Ловкач - Ник Перумов

её поняли остальные. Чтобы слышно и ясно было каждое слово. И потому на лицах бабы Веры, Гвоздя и даже Сапожка я читал нескрываемый ужас. Ванда сейчас вещала, словно ветхозаветный пророк — так сказал бы Ловкач-изначальный.

И самое отвратительное, что говорила она чистую правду.

Я ощутил, как под лопатками холодеет пот. Воспоминание, от которого я бежал, поднялось со дна: зелёная долина, башни, раненый маг на земле, девушка перед вратами, раскинувшая руки…

— Ванда, — тихо сказал я, — тогда я служил иной воле. Я… был орудием.

Вот так. Оправдываться? Признать, и перед собой тоже.

— Ты всегда был орудием, — прошептала она. — Только теперь — в человеческом облике. Они спрятали тебя в чужом теле, думая, что я не узнаю. Но я чую скверну. И старую кровь тоже. Чую всегда.

Она судорожно сглотнула. По вискам тёк пот, и пряди волос там стали влажными.

— Я видела, как всё рушилось, — она уже не могла остановиться. Мы все застыли, как завороженные, глядя на неё и не пытаясь заставить молчать. — Как ты стоял перед воротами и гнал вперёд своих астральных монстров. Я не смогла… мы не смогли… печати не выдержали… — она закрыла лицо руками, из горла вырвался хриплый не то стон, не то рык. — А потом ты оказался на вершине башни, и вокруг тебя — круги, как от камня, брошенного в воду, только из живого света. Они шли, и каждый, кто они задевали, обращался в прах. Город горел без огня. Камень плавился, всё рушилось, и ты —

Я хотел возразить; она не дала.

— Ты говорил: «Это очищение. Это переход». А потом — тишина. Только мы, последние, кто держал стены. И я вышла тебе навстречу. Пыталась задержать хоть немного. Думала, спасу хотя бы детей. Но ты, — последние слова она выговорила по отдельности, бросая в меня, словно сами они были камнями: — пришёл туда тоже.

— Я не помню… — выдохнул я.

— Ты не хочешь помнить! — выкрикнула она.

Голос её ломался.

— Ванда… — Александра шагнула к ней, но та оттолкнула её ладонью.

— Не приближайтесь, княжна. Вы не знаете, что он носит в себе. Вы не чувствуете этой вони.

Она вдруг осела на табурет, задыхаясь. Казалось, слова рвали ей горло изнутри. И не выговорить их она не могла.

— Я умерла тогда. Или думала, что умерла. Откройте глаза, — она резко взглянула на меня. — Там, где я была, нет света. Только Эхо. Слепое Эхо Астрала. Но я была жива. Жива, несмотря ни на что, а ты не добил меня. Не знаю, почему.

Но я знал. Потому что тогда уже понял, что это… неправильно. Но разве она сейчас мне поверит? Я не стал произносить это вслух, но, если бы она захотела, она прочла бы это на моём лице.

Но Ванду трясло.

— И тогда я поклялась… что найду тебя. Пусть я сгорю, но найду. И ещё я поклялась найти тех, кто борется с твоим Лигуором. И… я выжила. Меня нашли.

— Кто? — вырвалось у меня.

— Кто⁈ — она расхохоталась, смех был совершенно безумным. — Не знаю!.. Не помню!.. Неважно!.. Я лежала там… Я не знаю, сколько прошло. День? Год? Сто лет? Я просто услыхала во тьме, как кто-то сказал «Мы можем вернуть вас». И всё исполнилось!.. Я… оказалась здесь. Мне сказали, что я найду единомышленников, которые, как и я, хотят бороться против Вселенской Плесени.

— Почему именно здесь? — немедля спросил я.

Но что толку — она не ответила. Её несло дальше. Ей надо было выговориться, даже перед смертельным врагом — быть может, могла она думать, в последний раз.

Потому что она знала — я сильнее её.

— Я нашла их… «Детский хор»… а, может, они нашли меня.

Она тяжело, прерывисто выдохнула. И тут Александра, молчавшая всё это время, чуть покачала головой:

— Вы говорите о каком-то безумии. Девочка… да вы больны.

— Нет, — ответила Ванда тихо. — Это он — болезнь.

Она снова перешла на нездешний язык, гортанный, рваный:

— Tessir nal-thon… ilior ven… reth malaa…

— Перестань, — сказал я. — Хочешь знать правду? Да, я был там. Да, я разрушал. Но я не Плесень, не её воля. Я — тот, кто вышел из неё.

Ванда вскинула голову:

— Ложь. Из Плесени не уходят.

— Ошибаешься. Если бы я был ею, тебя бы уже здесь не было. В один миг.

На секунду только и осталось — тишина.

Она прикусила губу, будто не знала, верить или нет.

На лице её пронеслась, стремительно сменяя друг друга, целая гамма выражений. И, наконец, осталось одно, последнее — холодная, тяжкая ненависть. Всё другое ушло. Старые память и боль победили.

Она медленно подняла руку, и воздух между нами дрогнул, налился серебром.

Александра мгновенно встала передо мной, почти касаясь плечом.

— Сударыня, успокойтесь, — сказала она твёрдо. — Здесь нет врагов.

— Нет врагов? — Ванда засмеялась коротко, прерывисто. — А это — это кто, по-вашему? Тварь, что сожгла мой город, детей моих, братьев моих? — голос сорвался, стал хриплым. — Он и есть Плесень. Он носитель. Его нельзя держать здесь, вы не понимаете!..

— Постой, — тихо сказал я. — Ты ошибаешься. Я не тот, кем был. Мы можем сейчас…

— Не тот? — она резко вскинула голову. — А глаза твои, разве не те? А голос?..

Она сделала шаг ближе, и серебряные нити в воздухе перед нею колебались подобно натянутым струнам.

Я подумал о том, что, возможно, придётся отбиваться.

— Довольно! — голос Александры зазвенел настоящей сталью. — Ни вы, ни он не тронете друг друга!

Она подняла руку, и по комнате прошла волна не серебра и не огня — чистого, мягкого света. Пространство дрогнуло, серебро между нами рассеялось.

Ванда отпрянула, но в глазах её зажглось другое — страх.

— Вы не знаете, кого защищаете, княжна. За ним идут.

— Это неважно, — отрезала Александра. — Сейчас не время ссор. Я чувствую… оно надвигается.

Я кивнул. Она