Резиновая чума (сборник) - Алексей Константинович Смирнов

Он снесет все это к чертовой матери. Хватит лить пушки со слоновьими ядрами. Здесь заиграют огни, войдет во вращение колесо обозрения. Мрачный, вообще говоря, подобрался район. У них там, видите ли, порт - тогда понадобятся насыпные сооружения. Он пойдет к Губернатору. На Васильевском острове можно, а на каких-нибудь Турухтанных или Канонерском - нет... Или на том же Голом. Прах оттуда, к стенам корпорации, перевозить разрешается, а корпорация туда ни ногой...

Снежан ожесточенно пинал водосточную трубу, еще остававшуюся от косметической "Калодермы". Ничего. Хватит одного бульдозера. Романов нальет ему лично. Хоть в бак, хоть в глотку. Собственность на несчастное двухэтажное здание лежала, собственно говоря, уже у него в кармане. Оставались мелкие формальности. Последняя, но важная бумажка. Бульдозер можно было нанимать хоть завтра. Заодно и с крестом разобраться, что торчит против завода, наводя на мрачные мысли. После добавочной порции в бензобак решится и с ним...

Увлеченный захватом близлежащих территорий, Романов щурился на памятник старины, дачу Дашковой. Что за уродливое кольцо-коржик? Какие-то банки, загсы... из дачи могла бы выйти замечательная торгово-развлекательная площадка.

...Нынче он возвращался из Стрельны, где участвовал в важном межкорпоративном совещании. На подъезде к своему детищу Снежан, испытывая острую нужду в приятных ощущениях, велел шоферу, невзирая на поздний уже час, остановиться, и лично отправился осмотреть новое тренажерное помещение. Охрана засуетилась, отмыкая и замыкая цепи. Взметнулся полосатый шлагбаум, и в лице Снежана промелькнуло нечто царственное. Кровь! Окна в Европу не рубятся в белых перчатках - разве только в резиновых.

Отказавшись от сопровождения, он спустился в подвал, преображенный в физкультурный зал пыток, где пахло свежими красками и стружкой. Еще - свежайшей галошной резиной. Там, остановившись при входе, он утратил дар речи от восхищенного изумления.

Перед ним собрались все. Они выстроились. Он предполагал, что все разъехались по домам, а они задержались и ожидали вводных.

Стояла Наташа, готовая к комплексному употреблению. Подбоченилась Соломенида Федоровна. Сгорбился вечно унылый Гаттерас Арахнидде. Мудроченко держался бравым, румяным молодцем, на нем так и лопались штаны. Менеджер по кадрам Игорь Сергеевич стоял чинно, привычно прищурившись. Озабоченно смотрел астролог Пляшков. Ронзин неуловимым бесом сочетал в себе фасилитатора и штатного психолога. Ослепительный Гордон Блоу в полупорыве приобнимал смущенного Паульса. Поп еще не был готов. А замыкал процессию сам Снежан Романов. Сначала он не поверил своим глазам и решил, что смотрится в зеркало.

Позади громоздился штабель из тех же фигур: запасные комплекты.

"Всех премировать, - подумал Генеральный Директор, переполняясь агрессивными чувствами. - Всех".

Но кто же их будет бить?

Работников здесь было пруд пруди - клерки, уборщицы, начальники производств. И в том, что у каждого найдется уважительный повод, Романов не сомневался ни секунды. Он неприязненно посмотрел на гладкие, отполированные биты, нанизанные кольцами на специальные штыри. Он вообразил, как некая обиженная уборщица, отставив ведро и тряпку, берется за биту и...

Настроение дрогнуло. Снежану было неприятно вообразить не только удары менеджера, но и тем более то, что некий лифтер обрабатывает его манекен бейсбольной битой. Нет, для среднего и низшего персонала он оборудует отдельное помещение. Нынешнее - только для руководства.

Снежан выбрал орудие, замахнулся на себя, однако в последний миг передумал. Ударил Ивана Сергеевича. Тому ничего не сделалось, и даже не осыпалась краска - менеджер по кадрам чуть покачнулся, но устоял и продолжал стоять, как влитой. Щеки - тут тебе и левая подставлена, и правая. Тогда Снежан, набравшись смелости, ударил себя по скуле - с тем же результатом. Да, не напрасно потратили корпоративные деньги. Не воск и не резина, особый состав..

"Потом еще нарастим, за счет среднего звена", - пообещал он себе. Опять же много претензий к уборщицам, к охране - хамят... В итоге мы рассуем по подвалам всех. Отработал, приходи и разряжайся соответственно рангу. И пить будут меньше. Он все никак не мог разобраться, у кого голова светлее - у него, посетившего Ужасный Музей, или у Ронзина, набивавшего эту голову передовыми западными мыслями. Не в силах разрешить это затруднение, Снежан вдруг схватил биту и начал наносить Ронзину удары. Манекен философски качался, светясь понимающей улыбкой. Снежан вспотел, хотя лупил не в полную силу.

"Жаль, что они не кричат", - подумал он. И вот еще что: на манекенах почти не остается следов. У них и одежда резиновая, но как настоящая. Снежану хотелось, чтобы брызгала кровь и летели зубы, чтобы образовывались фиолетовые фонари, достойные ночей, улиц и аптек. Ему мнилось, что перед ним рушатся на колени, что прижимают к груди изувеченные суставы. Воображалось, как молят прекратить избиение, а он не прекращает, он только входит во вкус.

"Ну хотя бы что-то, - с отчаянием подумал он. - Пусть это будут детские пищалки." Снежан подумал о строптивом бородаче, что в рясе, из церкви. Ты встанешь во главу угла. Тебя отвергли строители, но ты постоишь.

Он сорвал новую биту и принялся крушить всех подряд: Ивана Сергеевича, Пляшкова, Гаттераса Арахнидде. Те тупо раскачивались, не отвечая на расправу. Романов отшвырнул биту, попятился.

Лицо у него было распаренное, пиджак расстегнут; он тяжело дышал.

"Лиха беда начало, - подумал Снежан, успокаиваясь. - Будет торжественное открытие, корпоратив. Люди войдут во вкус, им главное - показать добрый пример..."

Агрессия в самом деле улетучивалась, хотя обратной связи недоставало. Но она будет, когда соберется весь коллектив, она прочтется по лицам. Однако слишком частые и бесконтрольные посещения сотрудниками тренажерного зала не входили в его намерения. Агрессия - двигатель прогресса. Производство должно вестись агрессивно, маркетинг - тоже. Если агрессия снизится, то спад производства окажется неизбежным... кнут и пряник. Да, только такой вариант. Только что станет пряником, а что - кнутом? Снежан представился себе сам: румяный, резиновый, мордуемый битой. В этом чувствовался изъян. Кому-то он пряник, и это до невозможности обидно.

Придется еще почитать книжек, посидеть на психологических семинарах.

Надо работать над собой.

Ведь он - Чапай, ему нельзя хорониться за спинами прикасаемых. Он в бурке и папахе, на коне, и за ним мчится свора преданных вооруженных недоумков, а спереди надвигается психологическая атака с папиросой наперевес в безукоризненных зубах, и вот Чапай делает невозможное: он вдруг останавливает коня на скаку, и устраивает братание: придурки, что в пыльных шлемах, обнимаются с белой костью, понимающей психологию, и занимается заря новой жизни под видом корпорации стелек, а сам Чапай - он не тонет, и Анка не плачет над пулеметом, и Петька