Беглый - Дмитрий Шимохин

Только не серебро там было, а бумажки! У них тут свои бумажки печатают, вроде векселей. Ходят только в этом городе! Вот так! Мало того что полцены за лучший товар взял, так еще и какими-то сомнительными фантиками расплатился!

— Ох, горе! Разбойник! — искренне посочувствовал Изя.

— И что теперь с этими фантиками делать будете? — спросил я.

— А вот не знаю! — развел руками Лопатин с видом полного отчаяния.

— Сенька, приказчик мой, чуть с ума не сошел. Китаец тот, что покупать хотел, вечером приезжал, забрал остатки, еще лан четыреста серебром дал. Сказал, ночью товар в город провезет, караульным взятку даст. Видать, он сам амбаню-то и нашептал, подлец! Теперь вот сижу, репу чешу… Бумажки эти надо здесь тратить. Верблюд у меня освободился. Думаю, зерна купить для скотины — овса там или чего еще. Ну, себе провианту! А все равно большая часть этих бумажных денег останется! Куда их девать? Хоть в нужник кидай! Вот такие тут порядки, господа хорошие. Так что, ежели вы тоже с товаром каким особым сюда прибыли… ой, глядите в оба! Амбань этот — зверь лютый! Пронюхает — не пощадит!

Рассказ купца произвел на нас впечатление. Мы поблагодарили его за откровенность и отошли к своим тюкам.

— М-да, весело тут у них, — пробормотал Левицкий, брезгливо оглядывая грязный двор. — Азиатчина во всей красе. Произвол и вымогательство.

— Куда мы попали! — покачал головой Изя.

— Значит, в город соваться с нашим серебром — смерти подобно, — мрачно заключил Захар. — Амбань этот сразу прознает. Нюх у таких на поживу звериный. И все отберет.

— Похоже на то, — согласился я, чувствуя, как внутри все похолодело.

История Лопатина ясно показывала: продать серебро здесь будет еще сложнее, чем в Гайнчжуре.

— Значит, надо думать. Либо искать совсем уж обходные пути здесь, через мелких перекупщиков, что рискованно. Либо… двигаться дальше с караваном в Ханхехей или в Бухеду. Там, говорят, и города побольше, и торговля посвободнее.

Мы снова оказались перед выбором. Проклятое серебро Фомича, наша надежда, превратилось в смертельно опасный груз. Вечером мы сидели в своей душной, пахнущей пылью каморке. Настроение было подавленное. Снаружи доносился шум постоялого двора.

Рассказ Лопатина заставил меня задуматься. История с амбанем и бумажками… в ней таилась возможность. Пока мои товарищи мрачно обсуждали здешние нравы, я подошел к все еще кипевшему гневом купцу.

— Уймите свой гнев, господин Лопатин, — начал я примирительно. — Дело, конечно, паскудное. Но скажите, велика ли вам прореха от этих бумажек? Совсем им ходу нет?

Лопатин махнул рукой.

— Да как сказать… На часть этих фантиков я тут прикуплю кое-чего. Народец-то местный берет. Но это ж мелочь! А львиная доля — почитай, лан триста серебром! — так и останется мертвым грузом! Куда я их дену?

— А ежели… — я понизил голос, — я у вас эти бумажки… выкуплю? Ту часть, что без надобности, а то и все.

Лопатин уставился на меня с недоумением.

— Выкупишь? Ты? Чем же это?

— Серебром, — так же тихо ответил я.

Глаза купца округлились, потом хитро сощурились.

— Серебром… А какой же курс? Уж не лан за лан ли?

— Что вы, господин Лопатин! — усмехнулся я. — Вы вот сами говорите, бумага эта дальше города не ходит. Риск для меня какой! Пятую часть дам. За каждые пять лан бумажных — один лан серебром.

Лопатин присвистнул.

— Ого! Пятую часть! Грабеж почище амбаньского!

— Так ведь амбань у вас товар забрал да бумажками сунул, а я вам за эти самые бумажки живое серебро даю, — парировал я. — Хоть какая-то копейка вернется.

Купец задумался, потирая подбородок. В конце концов, прагматизм перевесил все другие соображения.

— Эх, была не была! Лучше синица в руках! Давай свое серебро! Только чтоб тихо!

Сделка состоялась у нас в комнате.

Захар отсчитал Лопатину оговоренную сумму — несколько тяжелых слитков. Купец принял их с видимым облегчением, взвешивая на ладони. Взамен он передал мне пачку тонких шершавых бумажек с иероглифами.

Когда купец вышел, товарищи окружили меня.

— Курило, ты чего удумал? — первым не выдержал Софрон.— На кой ляд тебе эти картинки?

— Да уж, Серж, вложение сомнительное, — подхватил Левицкий.

Я разложил пестрые бумажки на столе.

— Что скажешь, Изя? — обратился я к Шнеерсону.

Изя взял одну из бумажек, потер между пальцами, поднес к свету, понюхал.

— Таки да, похоже, — проговорил он. — Бумага, конечно, дрянь. И печать грубовата. Но ходит же! Значит, деньги. Местные.

— А… сделать такие можешь? — спросил я прямо.

Изя вздрогнул, потом хитро посмотрел на меня.

— Ой-вэй! Какие слова! Подделка денег — это ж каторга, а здесь явно хуже!

— Это если поймают! Ну так сможешь? — многозначительно глянул я на него.

Изя снова повертел бумажку.

— Ну, как говорил мой родной таки дядя Шломо Хейфиц, шо намарано одним человеком, то завсегда нарисует заново другой, мой дорогой племянник! Нужна такая же бумага. И чернила. Краска… ну, рецепт подобрать можно. Печать… тут сложнее. Тут либо резчика хорошего искать, либо самому… Но можно, таки да. Если очень осторожно.

Он помолчал, потом добавил, понизив голос:

— Только вот что скажу, Курила. Ни бумагу, ни чернила, ни краску — ничего здесь, в Баин-Тумэне, покупать нельзя! Сразу подозрение вызовем. Если уж решаться на такое… То все компоненты надо искать в другом месте. Подальше.

Я кивнул. Идея была опасной, почти безумной. Но она давала шанс.

Бумажки, полученные от Лопатина, грели карман. Идея Изи была соблазнительной, но рискованной.

Главной проблемой оставалось серебро. Его нужно было превратить во что-то более удобное. Я снова обратился к Лопатину, который уже в лучшем расположении духа сидел внизу.

— Господин Лопатин, еще раз прошу совета, — начал я. — Серебро у нас имеется, количество… заметное. Таскать тяжело и опасно. Где бы его обменять понадежнее? Не на фантики, а на золото, может, или векселя купеческие?

— Дело говоришь. Серебро — обуза знатная. На золото менять… сложно тут. Векселя… русские купцы есть, но мало, да и кто тебе, без роду без племени, поверит?

Он пожевал губами.

— Есть пути… Рисковые. Ежели серебро чистое и количество стоящее, можно сунуться к тем, кто чаем ворочает. Но самый верный, хоть и самый опасный путь — к опиумщикам. Вот уж