Рука Короля Солнца - Дж. Т. Грейтхаус

чем питаются хищные птицы – рыбу, воробьев, кроликов, пойманных на лету, – и спрашивал себя, смог ли существовать в облике животного. Когда я снова стану человеком, вернутся ли ко мне болезни, которые меня покинули в теле птицы? Я мучился этими вопросами во время всего двухнедельного путешествия на восток, над сиенскими горами и речными долинами, отвлекаясь от более серьезных переживаний.

Жива ли бабушка? Рассказала ли обо мне дяде? Примут ли они меня после всего, что я натворил? После Железного города?

Что почувствовал бы Иволга, узнав, что я решил присоединиться к его убийцам?

Впрочем, я понимал, что переживать из-за этого бессмысленно. Моей главной задачей было найти так называемую «женщину из костей». Окара сказал, что она откроет мне глубинные тайны магии, за пределами канона и даже ведьмовства моей бабушки. Если она не существует или откажется меня учить, я найду повстанцев и свяжу с ними свою судьбу – конечно, если они меня примут в свои ряды.

Когда я парил над волновавшимся морем, стараясь держаться подальше от имперских кораблей, которые патрулировали пролив между Найэном и материком, я пытался понять, чем заинтересовал богов. Возможно, ответ был совсем простым – забрать у империи ее инструмент и обратить его в свою пользу. Может быть, им достаточно знать, что это можно сделать. Бабушка посеяла во мне зерна сопротивления еще в детстве. Атар оросила их водой, а Окара явился, чтобы собрать урожай.

Через два дня в воздухе я увидел на горизонте знакомые очертания гор Найэна. У меня отчаянно болело все тело, и мне очень хотелось приземлиться на берегу, найти еду, сбросить заклинание и выспаться. Я еще никогда не проводил столько времени в чужом теле, и даже усталость, которую испытывал после одного дня полета, выводила из строя на несколько часов так, что я с трудом мог пошевелиться.

Я не стал останавливаться, пролетел мимо берега в сторону центральной части острова, представляя безопасное место, где мог опуститься на землю, – если оно еще существовало.

Я приземлился в заросшем саду Храма Пламени. Алтарь был таким же холодным и лишенным жизни, каким я видел его в последний раз. Мои перья – ставшие одеждой – покрывала корка морской соли. Сильные, болезненные спазмы распространялись от ног и рук к груди и по спине, и больше всего на свете я хотел лечь и уснуть, но сражался с этим желанием ровно столько, чтобы открыть медную дверь и вызвать огонь, который тут же вспыхнул на углях, словно кто-то полил их маслом.

Сделав это, я свернулся клубком, позволив теплу наполнить измученное тело, и попросил у богов, чтобы они послали мне сон.

Меня разбудил луч света, который проник внутрь сквозь порванный экран на окне. Я не знал, сколько прошло времени, только чувствовал отчаянное желание облегчиться и сильный голод. Волчий бог не пришел, и мне оставалось только двигаться на север. Я также слабо верил в то, что Окара не призвал бы меня назад, если бы у него не было каких-то планов и намерения их объяснить.

Первое из моих насущных желаний удовлетворить не составило труда, а вот голод представлял серьезную проблему. Я мог снова изменить форму и поймать какого-нибудь мелкого зверька – я еще не знал, какое влияние окажет на мой человеческий организм еда, которой я питался в обличье птицы, – но после превращения обратно в человека у меня по-прежнему болело все тело и совсем не хотелось усугублять свое состояние.

Поместье моего отца находилось совсем близко, и, если его бизнес не пострадал – что вполне могло произойти после того, как я лишился милости империи, – в кладовых было полно еды.

Мои родители избежали проблем из-за роли бабушки и дяди в найэнском восстании, но я не сомневался, что моя измена не пройдет для них даром. Как писал мудрец Путник-на-Узком-Пути: «Фрукт, кислый или сладкий, является отражением ветки, на которой он созрел». Нелепая мысль, если хорошенько подумать. Мой характер слепили Коро Ха, бабушка, Рука-Вестник, Иволга и Атар. Родители произвели меня на свет, но не имели никакого отношения к формированию личности.

Я взял несколько книг, которые оставила здесь бабушка. Мне было не по силам унести все, и я выбрал только те, что могли рассказать мне как можно больше про Найэн: мифы и легенды о Солнечном короле и его борьбу за объединение враждовавших государств острова в единую нацию. Я понимал, что возраст, опыт и изменившийся образ мыслей придадут новую форму историям, оставившим у меня в памяти смутный след. И я получу более четкое представление о теперь моем народе.

Выйдя из храма, я остановился на мгновение у статуи Окары.

Она показалась мне меньше, чем я помнил, более обветренной. Одну ногу опутывали ползучие растения, а спина была испачкана испражнениями птиц. Однако глаза остались такими же проницательными и по-прежнему смотрели на меня в окружении шрамов, которые я гораздо лучше помнил по снам, чем по детским воспоминаниям.

Разглядывая шрамы Окары, я вспомнил о своих и снял с левой руки тряпку с засохшей кровью. Рана заживала, но медленно; впрочем, к счастью, следов заражения видно не было. Я снова завязал руку, оторвав полосу от рукава, и зашагал по знакомой, заросшей травой тропе.

Я понимал, что встреча с отцом не будет простой, особенно если я опередил новости о том, что произошло в Ан-Забате. Тогда мне придется объяснять ему, что я там совершил и почему. Скорее всего, он от меня откажется, а надежда на восстановление отношений с ним умрет, когда я присоединюсь к восстанию.

Что касается матери… Я боялся, что она проклянет меня за то, что я решил встать на сторону бабушки и ее брата. Однако я не забыл ее прохладную руку на моем горячем лбу, заботу и доброту. Она не была бессердечной, по крайней мере, насколько я помнил.

Стайка коричневых воробьев резвилась над стеной сада, через которую я столько раз перебирался в детстве. Стояла поздняя весна, день клонился к вечеру, и было прохладно; в воздухе, пронизанном легкой дымкой, пахло травой, и мое сердце невольно наполнилось теплом ностальгии.

Я представил отца в зале для приемов, в руке у него первая за день чаша теплого рисового вина, он читает письмо от своего далекого делового партнера. Мама, возможно, сидит рядом, напевая, чтобы доставить ему удовольствие, как она часто делала, когда он был дома. Коро Ха также присутствует в этой идиллической сцене, он проверяет мое последнее сочинение, щелкает языком, качает головой и оставляет множество