Бог безвременья - Жаклин Холланд

В конце концов я добралась до Марселя, портового города на юге Франции. В Шамони я привыкла, даже во время войны, к вездесущей и первозданной тишине и красоте жизни в горах. Какие бы раздоры ни сотрясали долины, суровые вершины оставались непоколебимы и прекрасны. В Марселе, одном из немногих не занятых немцами портов Европы, царили пыль, движение и суматоха. В бухте топорщились корабельные мачты, омары щелкали клешнями о борта металлических кадушек, солнечный свет беспокойно переливался и мерцал на воде, а на улицах днем и ночью сновали толпы людей со всей Европы, лихорадочно пытаясь убежать от войны.

Я выглядела как беженка. Я была грязна, на мне была все та же рваная и окровавленная одежда, в которой меня подстрелили. Не зная, куда идти, я сидела на улице, как и многие другие, и прохожие кидали мне монеты. Вскоре у меня накопилось достаточно денег, чтобы снять номер в отеле, но отели были настолько переполнены, что людям приходилось делить кровати с незнакомцами, сдавались даже ванные, и люди в них спали. Я провела одну ночь в комнате с другими женщинами, деля ложе с большой беспокойной соседкой, которая храпела так, что могла бы разбудить собак. Следующей ночью я вернулась на улицу, где было не менее беспокойно, чем в гостиничных номерах, но зато это ничего не стоило.

Кожа покрывалась мурашками при виде толп, грязи и нищеты. Куда бы я ни повернулась, я видела сожженные деревни, мужчин с рассеченными лицами, мертвых матерей в снегу, моих еврейских детей, выстроенных перед приютом и расстрелянных солдатами, ружья, стреляющие по половицам, град пуль и маленькие тела, дергающиеся и подпрыгивающие под ними.

Медленно, но неуклонно, день за днем копились деньги в моей ладони, и только для того, чтобы куда-то деться из Марселя, кишащего людьми, подальше от его жалкого убожества и хаоса, я купила билет и села на пароход. Я не знала, куда он направляется, да меня это и не волновало. Хотя это был не лучший выбор. Корабль движется, но на нем тебе никуда не деться. Ты оказываешься в ловушке, наедине со своими потерями, сожженными деревнями, мертвыми детьми и чувством вины.

Этот корабль совсем не походил на тот, на котором я плыла в детстве. Судно было таким огромным, что казалось, что стоишь на твердой земле, оно быстро двигалось, не заботясь о ветрах, но на нем было так же тесно и печально, как в Марселе. Люди из десятков стран, говорящие на стольких же языках, бежали от войны, а каюты для бедняков, хотя и гораздо чище и гигиеничнее, чем на корабле моего детства, были набиты как свинарники, и люди в них были грязные, оборванные и испуганные.

Море было полно невидимых врагов: нас подстерегали итальянские управляемые торпеды, которые могли бесшумно подкрасться к кораблю и незаметно прицепить бомбу к днищу, и современные немецкие подводные лодки, местонахождение которых выдавал только тонкий перископ, торчащий над водой. Тихо шуршали военные самолеты над головой, слышались прерывистые взрывы бомб, падающих на Мальту, совсем недалеко от нас. Люди с ужасом говорили об «Атении», пассажирском пароходе, похожем на наш, с сотнями мирных жителей, который затонул у берегов Ирландии. Немцы отказывались признавать, что потопили его, но все знали, что это они, и что могло уберечь наше судно от той же участи?

Меня это не заботило. Пусть торпеда пробьет наш корпус. Пусть вода поднимается и плещется вокруг наших глоток. Какое это имело значение? Весь мир был грустными подмостками, на которых играли пьесу, полную ужаса и боли, и смерть была милостью. Почему все эти люди так искренне желали жить? Обладай они хоть крупицей разума, они бы предпочли умереть и покончить с этим.

Я не ела, не пила. Не хотела. Я не пыталась уморить себя голодом, хотя была бы рада такой возможности, просто больше не было сил продолжать свое существование. Я сдалась.

Шли дни, и я лежала на своей койке, согнувшись пополам в агонии голода и отчаяния, судороги сводили ребра, маленькие невидимые предвестники безумия грызли мозг. Пять или шесть пассажиров, которые делили со мной крошечную каюту, боясь заразиться, забились в дальние углы, а я стонала во сне, ворочалась и бормотала. Мои пальцы и губы потрескались и кровоточили. В конце концов я осталась одна, другим пассажирам удалось найти приют где-то еще, подальше от больной сумасшедшей.

Мне снились сладкие сны, переполненные кровью, но однажды ночью я пробудилась от сухого, кислого дыхания мумии, в которую постепенно превращалась. Я упала с койки на пол в кромешной тьме и несколько мгновений лежала, царапая ногтями доски пола, чувствуя влагу, скрытую глубоко внутри дерева. У меня не осталось даже слюны.

Наполовину во сне, наполовину в бреду я выбралась на нижнюю палубу. Было холодно. Море обрызгало мою кожу ледяной, колючей волной воды, а сверху полил слабый моросящий дождь. Луна скрылась за густым клубящимся туманом. Время от времени в тумане на мгновение мерцала звезда, а потом снова гасла.

Я уцепилась за перила. Корабль мягко покачивался на волнах, как в танце. Море пело странную песню, звало танцевать под нее, перелезть через перила и танцевать в воздухе, плавать в нем. Звезды играли в прятки, звали меня их ловить, бежать в темноту и ловить. Поймаю, поймаю, вздохнула я.

Впереди послышался тихий звук. Звезда прячется. Я прислушалась, сама не зная к чему, и потянулась сквозь тени на звук, не осознавая, что двигаюсь. Когда звук достиг моего уха, я остановилась. Он исходил из темной загородки, где хранились спасательные шлюпки. Я плюхнулась на пол недалеко от места, откуда доносился звук, и стала бездумно слушать.

Будь я в здравом уме, я узнала бы звук, эти легкие движения. Мягкое ритмичное движение трущихся друг о друга тканей. Мне снились льняные паруса, развевающиеся на ветру. Слышались приглушенные восторженные вздохи сдавленного дыхания. Я почувствовала, как собака тяжело дышит у моих ног. Я потянулась, чтобы погладить ее. Она лизнула мою руку своим теплым бархатным языком. Пыхтение нарастало, с окончательным нарастающим воркованием и трелями ласточки на карнизе. Я прикрыла лицо от ее бьющихся крыльев, когда она взлетела.

Из темноты поднялась фигура человека. Послышался металлический лязг поспешно застегивающейся пряжки ремня, затем фигура исчезла, быстро скользнув в темноту корабельной палубы. Мягкое дрожащее дыхание чего-то живого слышалось в тени, шелест одежды. Я