Бог безвременья - Жаклин Холланд

Так продолжалось несколько недель. И вот однажды я проснулась около полудня и увидела, что откуда-то снизу в воздух поднимается черная струйка дыма. Я осторожно спустилась с горы. Я не подходила к городу днем с того самого утра, как меня прогнали. Плач был слышен издалека. Столб дыма становился все шире и чернел по мере приближения к земле, а с неба падали белые точки жуткого пепла.

На внешней окраине города было тихо и спокойно, но с центральной площади доносился какой-то шум. Прячась в тени дверных проемов и узких улочек, я подобралась достаточно близко, чтобы наблюдать за происходящим.

На площади собралась возбужденная толпа жителей городка. Мужчины и женщины бесцельно бродили, рыдая и блея, как овцы в загоне, испуганные волками. Женщины плакали, а у нескольких мужчин из страшных ран на головах сочилась кровь, заливая им глаза, воротники рубах и лацканы пальто. Среди них был мой ученик, двенадцатилетний Ален Сейду, прижимавший тряпку к окровавленному лбу.

То, что раньше было таверной на краю площади, теперь превратилось в разинутую черную пасть, оскалившуюся, почерневшую от копоти, из нее клубами поднимался дым. Несколько мужчин, в том числе мсье Сейду, набирали в ведра снег и бросали его в тлеющий огонь. Трактирщик, мсье Бернар, лежал у фонтана. Жена смывала красную кашицу с его лица, а дети сгрудились вокруг, держась друг за друга.

Я прислонилась к стене, пытаясь осмыслить увиденное, и мой палец нащупал гладкую, еще теплую дырочку. Повернувшись, я увидела след от пули. Теперь, зная, что искать, я разглядела множество пулевых отверстий в стенах зданий, окружавших площадь.

Раздался низкий, воющий крик боли, и все на площади повернулись туда, откуда он исходил. В последнем доме на противоположной стороне площади мсье Фонтен обнаружил труп своей жены. Она пряталась – от немцев, как стало теперь очевидным, – за домом, держа на руках маленькую дочь. Шальная пуля попала ей в лоб, и она вместе с ребенком упала в снег.

Вместе с остальными, которые в своем горе не обращали на меня внимания, я двинулась к мсье Фонтену, но, увидев тело – его жена лежала, странно согнув ноги, подняв глаза к небу, а младенец извивался и плакал на ее груди, – повернулась и пошла в сторону приюта.

– Нет! – послышался мужской голос.

Это был Сейду. Он заметил меня и отошел от группы, тушившей огонь. Он шел, хромая, в мою сторону с искаженным яростью лицом.

– Нет! – снова прокричал он мне, как будто надоедливой бездомной собаке.

От крика у него на шее вздулись вены. Жена в смятении оглядывалась то на него, то на меня и пыталась удержать его за руку, но он вырвался и побежал. Его походка из-за больной ноги была неровной, но двигался он на удивление стремительно. Я повернулась и тоже побежала. Я бежала по переулкам, петляя, поворачивая за углы, поскальзываясь на заснеженных булыжниках. Дома за площадью не пострадали от пуль, и я надеялась, что детский дом остался невредимым.

Звуки шагов Сейду замолкли позади меня, приют был впереди, в конце улицы, и только статуя святой Жанны с поднятым флагом в одной руке и мечом, свисающим с другого бедра, стояла между нами. Я видела, что входная дверь приюта была открыта, а за ней зияла темнота. Почему дверь распахнута настежь? Так не должно было быть, а цветы в углу клумбы рядом с парадной дорожкой были вывернуты и смяты, как будто на них кто-то наступил.

Я была почти у цели – еще метров тридцать, – когда услышала позади щелчок курка и моя рука взорвалась. Весь мир взметнулся вверх и стал белым, как распустившийся одуванчик, и вокруг меня пролился дождь из горящих звезд. Меня отбросило к статуе, грязный снег на краю основания обжигал мне щеку своим холодом. Я посмотрела на свою руку и обнаружила букет разорванной плоти и крови, костей и сухожилий, месиво из запекшейся крови. Кровь – моя кровь – щедро лилась на снег. Я услышала приближающиеся шаги Сейду и с трудом поднялась на ноги, схватившись за край статуи святой Жанны.

Сейду шел ко мне. Он снова взвел курок, прицелился. Боль в руке была настолько сильной, что я едва могла смотреть прямо, но, несмотря на головокружение от боли, я потянулась к острию меча, свисавшего с бедра святой Жанны, и огромным усилием отломала его. Вторая пуля пронзила нижнюю левую часть моей груди. Я почувствовала, как что-то внутри меня лопнуло, туго натянутый барабан порвался и провис, как будто я вдруг оказалась под водой, где не было воздуха.

Я повернулась и в конце черного туннеля моего зрения увидела Сейду. Он стоял с ружьем на боку, на его лице было выражение то ли жалости, то ли отвращения. Я бросила острие меча прямо ему в голову. Меч ударил его в лоб, он вскинул руку к голове и упал навзничь.

Обхватив грудь здоровой рукой, я подползла к нему и подняла упавшее в снег ружье. Приклад был еще теплым, но спусковой крючок уже заледенел в снегу. Я стояла над ним, глядя вниз и задыхаясь, отчаянно пытаясь вобрать в себя кислород из воздуха. Боковым зрением я заметила движение. Соседи, испуганные и сбитые с толку, наблюдали за происходящим из окон и с концов переулков. Мне показалось, что позади толпы мелькнуло знакомое лицо – Анаис, растерянная и испуганная, пыталась пробиться вперед. Но она уже была призраком, потерянным для меня, ибо как я могла ей все это объяснить?

– Ана! – услышала я ее голос.

Из раны на голове Сейду хлестала кровь. Он придерживал ее и тихо ритмично стонал. Я с трудом удержалась на ногах и протянула ему ружье, обращенное дулом вверх. Я бы не причинила ему вреда. Он продолжал задыхаться.

– Я не оставлю тебя в живых, – снова застонал он от боли. – Дьявольское отродье.

Я опустила ружье и оперлась на него, продолжая задыхаться.

Мои глаза отяжелели. Я подняла их к небу, которое лишилось синевы, цвета и смысла. Птицы летели вниз головой, а облака пепла падали на все мягко, как грязный снег. Железные оковы боли стягивали мою грудь. По снегу послышалось шуршанье ног, к отцу подбежал Ален Сейду. Он соскользнул на снег рядом с ним.

– Папа! Папа! – заплакал мальчик. – Зачем ты сделала ему больно? – закричал он мне с диким взглядом ненависти и непонимания. Мой бывший ученик, один из детей, которых я учила, с которыми смеялась и которых так любила, – он, казалось,