Бог безвременья - Жаклин Холланд

Теплое живое существо вздрогнуло от испуга, ахнуло не так, как собака или ласточка, и я вцепилась во что-то длинное и тонкое, теплое и нежное, как жареный гусь. Я вонзила в него зубы.

Что-то вцепилось в меня, яростно дернуло меня за руки. Соленый теплый бульон вылился наружу. Я пила, пила и пила. Ласточка хлопала и хлопала крыльями, пытаясь улететь. Она впивалась когтями в мою кожу. Она булькала, всхлипывала и издавала сдавленные крики, извиваясь и трепеща подо мной. Теплая влага стекала по моему подбородку, по шее. Я пила, делая такие большие глотки, что забывала дышать. Трепет ласточкиных крыльев сменился слабым вздрагиванием. Когти ослабли на моих запястьях. Тело безвольно и податливо лежало в моих руках. Стремительная река крови превратилась в струйку. Я жадно сосала, но крови почти не было. Я сосала и сосала, пытаясь вытянуть мозг из костей.

Мой разум медленно, смутно осознавал твердую, маленькую форму пуговиц под моими пальцами, шов, бегущий под ладонью. Ласточка была одета. Ласточка была слишком большой, чтобы быть ласточкой, и слишком маленькой, чтобы быть звездой. У нее была влажная кожа и длинные, мягкие, распущенные волосы. Я различила у себя перед глазами складку ткани, затем массу спутанных кудрей. Я в панике посмотрела вниз и увидела гладкую щеку у себя на коленях. Повернула ее к себе и увидела глаза, нос, рот, лицо девушки, красивой девушки лет шестнадцати, самое большее семнадцати. Ее лицо было в крови, как будто ее погрузили в нее. К щекам и шее прилипли темно-красные завитки волос.

Ко мне начало возвращаться сознание. Где ласточка? Где собака? Звезда? Где я? Как я сюда попала? Как это произошло? Кровь была повсюду. Палуба была в лужах крови. Кровью был забрызган борт спасательной шлюпки. Я выглядела так, будто купалась в крови. Я приложила руки к лицу девушки, обхватила ими ее горло, нащупывая тихое биение жизни. Она была холодна и неподвижна. Я высосала ее досуха, так что она посинела. Я подхватила ее на руки и сжала крепко, так крепко, как только могла, словно хотела вернуть жизнь в это обмякшее тело. Я рыдала в ее темные мокрые волосы. Говорила ей, что сожалею. Я шептала это в ее неслышащее ухо снова и снова.

Я швырнула ее за борт, помня слова женщины, сказанные давным-давно на том другом корабле. «В море нельзя хоронить». Но что еще оставалось делать? Море будет к ней добрее, чем я. Я нашла швабру, висевшую на стене, и под слабым дождем сделала все, что могла, чтобы вытереть кровь, а затем выбросила швабру. Свою окровавленную рубашку я сняла и вручную постирала в грязной дождевой воде, скопившейся в одной из спасательных шлюпок. Она была в крови с самого начала, и многие пассажиры на корабле носили подобные напоминания о зверствах, от которых им удалось бежать.

Наконец, дрожа и придерживая мокрую одежду, я побежала сквозь тьму обратно в свою каюту. Самое худшее и отвратительное заключалось в том, что меня вырвало. Я переела. Выпила слишком много и слишком быстро, так много, что это убило ее, а потом меня вырвало половиной выпитого. Я извергла из себя достаточно крови, чтобы она могла выжить.

Спустя пару дней я рискнула выйти из своей каюты, чтобы провести несколько минут на солнце. Я стояла у перил, смотрела на море с белыми барашками на волнах и, сама того не желая, прикидывала расстояние до того места, где выкинула тело за борт. Корабль шел так быстро. Она, несомненно, была уже за сотни миль отсюда. Я чувствовала ее полное одиночество там.

Словно обладая способностью послать свое сознание в другое тело, пусть даже и мертвое, я видела, как лечу с огромной высоты корабля в темную воронку с яркими звездами вокруг. Увидела лицо своего убийцы, то есть свое собственное лицо, бледное и дикое над перилами корабля, уменьшавшееся по мере того, как я, мертвая девушка, падала и падала, пока не ощутила сокрушительный удар о поверхность океана. Я тонула, подняв белые руки, словно танцевала, а не была убита, пока не погрузилась в темный бескрайний океан.

– Мисс, – раздался рядом со мной голос, и я подпрыгнула от неожиданности.

Передо мной стояла старуха с седыми волосами, повязанными платком, и мокрыми от слез морщинистыми щеками. Рядом с ней находился помощник капитана. Это он только что обратился ко мне.

– Извините, что беспокою вас, мисс, но у этой женщины потерялась внучка. Мы спрашиваем у всех, не видел ли кто-нибудь эту юную леди.

Он повернулся к старухе и протянул ей руку. Бормоча что-то на незнакомом языке и вытирая слезы со щек, она вложила мужчине в руку маленькую черно-белую фотографию, и он показал ее мне. Собрав все силы, чтобы не задрожать и не заплакать, я, с трудом сохраняя спокойствие, сделала вид, что внимательно рассматриваю лицо на фотографии. Фотография подтвердила то, что я уже знала: девушка была молода и красива.

– Вы, случайно, не видели молодую леди? – спросил офицер.

Я покачала головой.

– Извините, нет. Не видела.

Я протянула ему фотографию, но прежде, чем он успел ее взять, старуха, не понимавшая нашего разговора, вдруг схватила меня за руку и принялась тыкать скрюченным артритным пальцем в фотографию, по ее щекам текли слезы.

– Irka, Irka, – сказала она, тыча пальцем в фотокарточку, плача и все еще цепляясь за мою руку. – Kde je moje Irka? [80]

Мои глаза наполнились слезами, и я испуганно посмотрела на офицера. Он бережно взял женщину под руку и забрал фотографию.

– Спасибо за помощь, мэм, – сказал он мне извиняющимся тоном, а затем повел старуху к следующей группе пассажиров.

Я, спотыкаясь, вернулась в каюту, где легла на койку и разрыдалась. Вскоре после этого корабль пристал в порту Александрии, и я сошла на берег.

XXXVI

Утро проходит в сумбурной суете. У меня нет времени заниматься выпечкой, поэтому утром детям придется завтракать тем, что удается найти в шкафу, а именно хлопьями Марни для похудания с кусочками бананов и клубники.

Приношу все это в класс и кормлю детей завтраком. Место Лео пустует. В этом нет ничего необычного, но сегодня все, что связано с этим пустым местом, кажется совершенно необычным. Впервые за это утро я вспоминаю о событиях предыдущего вечера. Мой разговор с Дэйвом, когда он,