Река Великая - Максим Николаевич Николаев

Какая-то палка ткнулась в плечо. Нектарий вцепился в нее и начал карабкаться, но палка сама быстрей поднималась вверх.

На поверхности он отдышался, вытер глаза и разглядел перед собой лысого. Ствол мертвой сосенки валялся на берегу болота, весь в блестящей коричневой грязи. Такой же грязью была насквозь пропитана шерстяная ряса Нектария. Мусор дал ему отдышаться, потом безо всякой причины залепил тяжелую пощечину, поднял за шкирку и потащил через лес по кочкам обратно к дороге.

Он по воде подвел Нектария к двери брошенного в луже фургона и сунул пистолет в карман куртки, чтобы отворить щеколду. Вода доставала его пленителю до краев осенних туфель: видать, не думал, выходя из дому, что погоня заведет его так далеко. Нектарий обратил внимание на его обувь еще в лесу, и сейчас незаметно поднял из лужи ногу и ударил врага по незащищенной косточке. Амбал согнулся от боли. Хватка ослабла. Инок рванулся вперед к кабине, загребая детскими берцами грязную воду.

Ключ зажигания был на месте, и свечи, Божьей милостью, успели просохнуть, пока преследователь бегал за ним по лесу. Теперь снаружи на лесной дороге он потешно подпрыгивал, молотил кулачищами по боковому стеклу и кричал злые слова, которые было не разобрать через звук мотора.

XII. Декабрь

Увидавши впервые в жизни лысого кота породы донской сфинкс, Невзор ахнул и, если бы был христианином, то точно перекрестился бы. Не успел он долюбоваться чудищем, как дочь перелистнула снимок на экране:

— Это был голорожденный… Флок… Велюр… А вот браш. — На фотографии из породного питомника она наткнулась где-то случайно в своем интернете.

— Наш. — Невзор придвинул к глазам мобильник. — И лопухи такие же.

В отличие от белого в крупных рыжих пятнах Баяна, кот из интернета имел скучный серый окрас, но в остальном очень походил на диковинного питомца Асичей: те же морщины на спине и шее, огромные уши в складку, как у летучей мыши; усы, словно после удара молнии, торчали во все стороны и нелепо курчавились. Правда, шерсть у кота в телефоне была только на лапах и животе — выше туловище покрывал короткий ворс. А у Баяна вдобавок к тому из ворса лезли жесткие, словно пакля, прозрачные кучерявые волоски.

— Их, наверно, в салонах выщипывают. — Дочь протянула руку и выдернула ногтями мертвый волос. Баян даже не вздрогнул. — Я так и думала, что это порода какая-то.

— Сказала бы, раз думала.

— Да много ты меня слушаешь!

Что шерсть у него не вырастет, лекарь понял уже давно, смирился с этим и мазью перестал его мазать, еще когда люди в Малых Удах были живы, но всё равно так и не пускал кота в дом. Сейчас Виданка уверенно взяла Баяна из отцовых рук, поставила перед дверью в избу и отворила ее. Невзор обреченно вздохнул: представил, что будет. «Одно благо, что подорожника сушеного сколько хочешь, — подумал он про себя. — А от ран посерьезней — зверобоя запас». Сушеные растения висели в пучках под потолком. Дух зверобоя — густой, с нежной горчинкой — ясно различался среди многих других, наполнявших сени.

Первое знакомство с избяными котами прошло гораздо спокойнее, чем ожидал хозяин. Робкий Облак и нелюдимый Барсучок при виде пришельца почти сразу попрятались за сундуками, а рыжая Искра, хотя и не бросилась встречать нового жильца хлебом-солью, но в бой тоже не лезла — только вытянула шею на своей печи и, крутя головой, следила за его перемещениями по избе. Зрачки у нее стали огромные, а розовый нос — пунцовый, как всегда при большом волнении.

Баян обошел помещение, остановился перед печью и с любопытством задрал голову на кошку. Та поднялась в боевую стойку и тонко противно зарычала. Присевший на кровать Невзор вытянул ногу и от беды подальше толкнул Баяна под зад носком тапки. Мигом позабыв про Искру, кот сделал круг вокруг печи, запрыгнул Виданке на колени и начал ковырять когтями джинсы, устраиваясь.

Скоро он заснул у нее на ногах и, когда со двора раздался лай, с испугу выпустил когти, так что Виданка на кровати рядом с отцом подпрыгнула от боли.

Спрыгнув на пол, кот заозирался по сторонам.

— Наши, никак?

Виданка поглядела на часы в мобильнике, другой рукой потирая уколотую котом ляжку:

— Автобус только из города выехал.

— Кто же тогда?

Дочь в ответ пожала плечами.

Невзор пошел открывать.

Снегопад начался еще на поздней заре и закончился только к обеду. Цветава вместе с тещей с утра гуляла по рынку и магазинам в городе, и дорожку расчистить было некому. Валенки хозяина оставляли в снегу глубокие следы.

Он отодвинул заледеневшую щеколду и посторонился. В торжественном молчании одна за другой в калитку вошли несколько женщин. Возглавляла шествие вдова покойного брата, в руках она несла сложенный квадратом пурпурный плащ.

Умилу, вдову Святовита, вели под руки. Та мало понимала из того, что происходит вокруг, но узнала своего пса. Забормотала что-то, потянулась к нему. Рыжий тощий Кощей заворчал и попятился в конуру.

— Хозяйку, что ль, не узнал?! — упрекнула его старая Беляна Славич.

Да что там пес! Невзор и сам не узнал бы Умилу, если б где встретил. Как волосы перестала красить, то вся побелела, две глубокие морщины легли поперек рта, и, что самое главное, глаза стали как у древней старухи: бесцветные и прозрачные, будто вода. Травница Некраса, у которой он учился науке врачевания, когда-то объясняла Невзору, что у стариков глаза делаются такие, когда они уже близки к концу и через эту прозрачность начинают видеть то, чего не видят живые.

Вдова брата обернулась к калитке, убедилась, что все зашли, и протянула плащ хозяину:

— Возьми, Невзор.

Он молча покачал головой.

— Ты единственный муж остался в селении. Как будем без старейшины жить? — подхватила старая Забава, вдова Доброгоста.

— Вам сразу сказано было: погрести помогу по старинам, а дальше сами как хотите! — ответил им хозяин.

В древности было заведено так, что, коли муж зимой помирал, его во дворе закапывали в снег и клали женок вместе с ним, чтоб не разбежались до ледохода. Временная могилка называлась жальником. Весной колотили погребальную лодью и отправляли размороженных мертвецов в последнее плавание. Но обычай поменялся после того, как христиане пришли на Русь.

Тела погибших мужей привезли из города в Ящеры, когда на Великой уже встал лед. Лунку решили вырубить посреди реки, между пристанью и безымянным островком. Сначала вырубили, а потом стали думать, как за полверсты