Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

ещё. Пусть всё тут падает. И пусть она не умеет жалеть – злиться-то ей можно! Ошейник ещё этот, да пошёл он пропадом. Остановилась на миг, рванула его, как ворот, – и сдёрнула с себя. Ну вот и хорошо. Ещё они не будут мне давать дышать!

– Карин, – сказал Гюрза, – я столько стекла ни за что не уберу.

В ладонях у него сидел воробушек.

Интермедия III

Он отхлебнул памяти где-то ещё на том славном моменте, где Людвиг преподнёс им с Кариной ошейники и где он сам едва всё не разнёс. Тьфу ты! Сколько Карина его выручала? Успокаивала ещё… Почему он так мало говорил спасибо? Или говорил всё же? Она его то утешит, то удержит, а он что? Отогрел воробушка. Пастушка.

Впрочем, какая разница, кем называться.

– Бедные платья мои, – пригорюнилась Алиса, – платья мои, ни в чём не виноватые…

– Ой, мама, не смешно! Я тебе расскажу сейчас про эти платья, ты же не знаешь! Я всем расскажу тогда!

Бедная Саша. То в тёмный замок ведут, то снова в светлый тащат ночью, то потом ещё и врут…

Зачем отец хотел, чтоб он забыл всё это?

– Вот сейчас Саша расскажет, – сказала Алиса негромко, – и ты допьёшь что осталось. И вспомнишь, наконец, что там у вас с отцом в конце случилось. Потому что больше некому.

Глава 18

– Я так и знал, – сказал отец, когда Гюрза с Кариной ушли дышать воздухом и они с Сашей остались одни. – Позволишь спросить, почему ты не в постели?

А ты почему? Странный это вопрос от человека, который по ночам дерётся с тварями.

– Она меня искушала, – ответила Саша невпопад. Отец приобнял её, а тварь ведь тоже обнимала. – Говорила, что она и ты – одно лицо. И я ткнула её твоим ножом.

– Похвальное присутствие духа.

Вообще-то нож в ту ночь скользнул по рёбрам, Саша это видела. Скользнул – разве что поцарапал. Но твари этого хватило, тварь заорала и отдёрнулась, и, пока она зажимала рану, Саша убежала. Не в свою комнату почему-то – нет же, в мамину, и заперлась там. Для чего маме было столько замков? И висячих, и шпингалетов, и ещё каких-то. Не комната, а шкатулка с сюрпризом. Почему Саша никогда раньше не видела?.. Замков – чуть ли не больше, чем дверных петель… А один даже перевязан белой ленточкой.

В ту первую ночь Саша не могла заснуть. Зажгла лампу. Ходила и осматривалась в маминых покоях, как исследователь в руинах. Вот почему маме не взять с собой засушенную веточку сирени? Не взяла, но на письменный стол выложила. Или вот груда украшений – как она отбирала те, что потащит в злодейское логово, и, главное, зачем? Если уж ей по нраву тёмный властелин – он что же, нищий? И не сможет обеспечить?

Однажды Саша должна была изобразить обиду – не надутые губы, посерьёзнее – плач. Чтоб эльфы отвлеклись. Они в тот раз о чём-то спорили с отцом, и мама шепнула:

– Притворись, будто расстроена.

– Как?

– Ты что, заплакать не сумеешь?

Саша в тот раз не сумела. Мама сказала: «Вспомни грустное». Потом сказала: «Представь, что твой дракончик изодран в клочки». Потом сказала: «Ой, хоть представь, что больше никогда нас не увидишь!»

Но Саша не смогла заплакать. Подошла обычная, подёргала отца за рукав, увела играть. То есть как играть – как только они отошли от эльфов, отец высвободился.

И вот сейчас заплакать тоже не получалось. Даже когда она вспомнила путь – кривой и длинный, когда казалось, что они с отцом так и будут болтаться в темноте и красные огни будут моргать. Да, Саша пару раз ходила с мамой по ленточкам, к дедушке в гости – но там путь длился две минуты, нос не успеет зачесаться. А тут…

– Пап, а мы скоро придём?

– Подожди, дитя.

Вот тут-то Саша первый раз и заподозрила, что это, может, и не папа вовсе. Разве не могут создания тьмы принимать чужой облик? Вот, конечно, а она-то впустила, как будто вовсе не знает законов. И он ведь даже ленточку не доставал – просто прошёл сквозь стекло, протянул руку и сказал:

– Пойдём домой.

Она согласилась бы, даже будь он в чёрном весь. Даже скажи, что перешёл на сторону тьмы. Но он просто её обнял, как при гостях, – и комнату будто всосало в черноту. Или нет, всё-таки ведь была ленточка – красная, как кровь, если случайно уколоть палец булавкой. На маминой бледной коже кровь смотрелась лучше. И, кажется, отец ещё ходил куда-то, прежде чем её забрал, – Саша помнила плохо. Потому что, когда они наконец приземлились перед главной лестницей и Саша вдохнула анис и лёд, домашние запахи, – потому что тогда тот, кто за ней пришёл, только обнял её ещё сильней.

Сказал:

– Не бойся.

И попытался её укусить. Но не смог – потому что Саша выхватила нож. Красная ручка, красная ленточка вела сюда, красный язык у твари, притворившейся отцом. «Используй против любого, кого знаешь», – велел отец недавно. А эту тварь она не знала даже, так тем более!

Тварь заорала и отшатнулась на ступеньки, на ковёр. Потом Саша сидела с лампой в маминых покоях и пыталась понять: ну что ей было здесь не так? Синяки… Может, это ей злодей поставил, может быть, он её поработил? А под утро пришёл папа – очень усталый, очень грустный. Сказал:

– Здравствуй. Хотел бы я знать, почему ты ночуешь не там, где положено.

Как будто никуда и не сбегала.

– Я нечаянно. Отец, я… Это ты меня привёл?

– Верно.

– А что потом?

– А что ты имеешь в виду? Я был уверен, ты отправилась ко сну.

Нож у неё в руке оплавился, как только коснулся твари, но Саша держала крепко, и ладонь теперь болела.

– Это ещё что за следы пребывания в тёмном замке? – отец тоже заметил волдырь. – Дай.

И Саша протянула ему руку. Вот мама исцеляла – как ветер подул, а отец – холод, холод, больно, всё прошло.

– Здесь по ночам теперь болтается тёмная тварь, – пояснил отец, зачем-то распахивая шторы. Зачем? Мамы-то нет. – Забыл вчера тебя предупредить. Не открывай никому.

– Отец, она уже…

– И слышать не желаю.

Почему же?

– Александра, послушай, – отец сел к ней на кровать, на мамину кровать, а у Саши-то на коленях до сих пор разложены были мамины бусы. Отец коснулся аметистовых, погладил. – Твоя мать сейчас под влиянием тьмы. Ей не помочь. Если ей дано справиться