Чужие степи – Оффлайн - Клим Ветров

— А когда вернётся мамаша? — тихо спросила Аня, поднимая на меня глаза. В них читалась усталость, но и упрямство. — Что ты ей скажешь? Что мы не справились? Что её детёныш погиб или пропал по нашей вине? Ты представляешь, как она может отреагировать?

На это у меня аргументов не было. Кто знал, как поведет себя взрослая, явно разумная и опасная тварь, если поймет, что её детеныш пострадал или погиб по вине людей? Сам факт, что она однажды спокойно прошла в село, мимо всех постов, был пугающе невероятным. И не потому что у нас дырявые заборы — при желании всегда можно найти лазейку. Но это для человека, не для зверя. Тут не каждый прямоходящий справится с нашей «обороной», не то что животное…

Так что я и был готов пойти на решительные меры, и не готов. Каждый раз, приходя в этот сарайчик, заглядывая в клетку, я не знал, что делать. Боялся. Боялся последствий. И это чувство неопределенности грызло сильнее любой логической аргументации.

Глава 27

Поспать перед вылетом не удалось ни минуты. Нервы, азарт, суета сборов — всё смешалось в предрассветной лихорадке. Но зато ровно в пять утра, когда первые багровые лучи солнца только начали рвать серую пелену ночи на востоке, мы поднялись в небо. Гул мотора «кукурузника» заполнил пространство, вибрация приятно передавалась через сиденье, а холодный воздух, врывавшийся в щели кабины, бодрил лучше самого крепкого кофе.

Ещё год назад, если бы я представлял себе кладоискателя — или, как их презрительно величали по телевизору, «чёрного археолога» — то рисовал бы себе этакого ботаника в очках, с совочком и кисточкой, кайфующего от дырявой монетки и писающегося от восторга при виде осколка древнего горшка. Конечно, допускал какие-то отклонения от шаблона, но точно не такие, какие я наблюдал сейчас.

— Га-га-га!!! Аха-ха-ха-хы! Да ну нахххх!!! Слышь, Баш, а помнишь, того дедка с магнитом…?

Гогот стоял такой, что перебивал даже ровный гул мотора и заставлял тонкую обшивку самолета вибрировать в резонанс. Семеро собранных Петром «спецов» по поиску металла — включая обоих братьев Кармашкиных — производили невероятное количество шума, энергии и специфического юмора. Они травили байки о своих похождениях «в полях», перебивали друг друга, хохотали до слёз и явно наслаждались моментом, будто ехали не на работу, а на пикник.

Самый басистый и габаритный — Паша Чупрын, он же «Чуи». Прозвище приклеилось не только из-за фамилии, но и из-за поразительного сходства с персонажем известного американского фильма: рост под два метра, нос картошкой, густые, чёрные, вечно растрёпанные волосы. Руки длинные, с пудовыми кулачищами, нога — размером с лыжу (сапог 48-й еле налезал). Добряк по натуре, но вид имел устрашающий, этакий степной тролль. Чуи жил где-то на отшибе, и за все время после Перехода я видел его считанные разы. Когда Пётр привёл этого гиганта, я поначалу не поверил, что он «в теме». Но современный, хоть и видавший виды металлоискатель «Деус» в его руках и уверенное оперирование терминами вроде «дискриминация», «мультичастотник» и «ферромагнетик» быстро развеяли сомнения.

Второй по росту, но ненамного уступающий Чуи — «Башкир». Так он представился, хотя выглядел типичным славянином: широкое румяное лицо, светлые волосы, заправленные под кепку-«аэродром». Лет под пятьдесят, с вечно весёлыми, чуть подслеповатыми глазами и непотухающей улыбкой во всю физиономию. Он был живой радиоточкой: анекдот за анекдотом, байка за байкой, стихи собственного сочинения на ходу — рот, казалось, не закрывался ни на секунду. Его бас, иногда перекрывавший даже Чуи, был основой общего гвалта.

Отдельная легенда — Виктор Петрович. Сухонький, жилистый дедок лет под семьдесят, с лицом, изборожденным глубокими морщинами, как высохшее русло горной речки. Самый опытный не только в поиске с прибором, но и в золоте как таковом. Его биография читалась как приключенческий роман: в молодости — геологические партии по всему Союзу, потом артельщиком на приисках в суровом Бодайбо — песок мыл лотками в ледяной воде. Позже руководил карьером, шахтой. Жизнь прожил насыщенную и явно не скучную. И сейчас у него единственного был какой-то особенный детектор, на который остальные копатели смотрели с неподдельным уважением и легкой завистью.

Четвертый член копательской братии — «Грязный Гарри». В миру — просто Дима. Свое прозвище он носил с гордостью и просил обращаться исключительно так, без вариантов. Почему «Грязный»? То ли из-за вечного поношенного камуфляжа в пятнах глины и масла, то ли из-за специфического чувства юмора. Прибор у него был похожий на Петин, но с более овальной, «эллиптической» катушкой. Гарик не любил оружие, не лез в драки и патрули, его жизнь до Перехода была проста: дом — работа — хобби. Классический «белый копатель».

Пятый — молчаливый Рустам. Корявый шрам, пересекавший щеку от виска до угла рта, сбитый набок нос и поломанные уши в купе с мощной, непропорционально развитой грудной клеткой и толстой шеей выдавали в нем бывшего борца или боксера тяжеловеса. Сам он говорил мало, в основном односложно, но над шутками товарищей хохотал громко и искренне, без стеснения, обнажая золотую коронку. От остальных он отличался и экипировкой: камуфляж не нашего, а скорее западного образца — пятнистый, песочного оттенка. Высокие, дорогие берцы на тонкой, но прочной подошве. На разгрузке стильный тактический нож, фляжка из нержавейки и небольшой оранжевый цилиндрик — «пинпойнтер» мини-металлоискатель для точного определения цели в ямке.

Ну и сами братья-первооткрыватели — Пётр и Федор Кармашкины. С Федором моё изначальное представление о копателях сработало почти идеально: среднего роста, интеллигентного вида, худощавый, но не субтильный. Начитанный, эрудированный, говорил спокойно и по делу, смеялся редко, в основном просто улыбался уголками губ, наблюдая за буйством остальной компании.

Плюс мы трое: я — нервный и сомневающийся организатор, Леонид — вечно ироничный и готовый к приключениям, да дядя Саша — наш пилот-ветеран с лицом, как высохшая глина, но глазами ястреба. Вот и вся разношерстная, шумная компания, летящая за золотом.

— Кажись, приплыли! — дядя Саша перекрикнул очередной взрыв хохота и рычание мотора. Он указал пальцем вниз, чуть левее.

Я пригляделся, прильнув к холодному стеклу. Внизу, в предрассветной дымке, прорисовывались две ленты воды. Одна — длинная, извилистая, с множеством мелких проток и отмелей, сливалась с другой — более прямой, могучей, несущей свои воды широким потоком. Суундук и Урал. Так эти реки будут названы через тысячелетия. Слева и справа поднимались невысокие, но