Фантастика 2025-166 - Августин Ангелов

тело. Наверное, от отчаяния, понимая, что теперь непонятно, когда снова получится войти в это состояние, и от запредельного желания любым путем помочь любимому человеку, я всей своей сущностью пожелал схватить эту кляксу и убрать её из ауры любимой.

Осознавал ли я все риски, связанные с этим действием? Не смогу сказать и под дулом пистолета. Скорее да, чем нет. Во всяком случае, я точно готов был забрать всю боль, испытываемую Настей, себе. Ведь нет ничего страшнее понимания своего бессилия от невозможности помочь любимому человеку. Гораздо проще в таком случае самому терпеть эту боль, чем смотреть на страдание близких.

Трудно сказать, что произошло в следующее мгновение. Было ощущение, как будто я схватился голыми руками за раскаленный добела кусок металла, приваренный к нерушимому основанию. Мало того, что боль была резкая, обжигающая, так ещё и с привкусом гнили. Странно звучит, но это так. Сам не понимаю, как я это терпел. И тем более не понимаю, как смог рвануть эту черноту на себя, отделяя её от ауры Насти с такой силой, что по инерции вылетел вместе с этим сгустком аж на улицу. Только и успел напоследок услышать громкий, наполненный болью, вскрик любимой. Дальше все слилось из фрагментов, подобных картинкам в калейдоскопе.

Миг, и у меня появляется чёткое понимание, что, если я немедленно не избавлюсь от этой кляксы, то мне очень быстро придёт полный и бесповоротный трындец.

Ещё миг — попытка стряхнуть эту гадость не увенчалась успехом, ещё мгновение— и приходит понимание, что от этой кляксы иначе не избавиться, кроме как прилепить её к чужой ауре. Прошло меньше секунды, и я нашёл кандидата, которому сделать пакость сам бог велел.

В одном из переулков рядом с больницей здоровенный бугай в присутствии двух своих подельников смертным боем бил ногами милиционера, пытавшегося прикрыться руками. Вот этому бугаю я и влепил со всей дури кляксу в лобешник, приблизившись к нему на сумасшедшей скорости. Эффект поразил даже меня. Казалось, что в бугая КАМАЗ врезался. Настолько эффектно он вдруг отлетел от милиционера на пару метров, взмахнув ногами выше головы, со страшным криком.

Я успел ещё заметить милиционера, встающего на ноги, и осознать, что мне получилось избавиться от кляксы, когда меня с совсем уж запредельной скоростью потянуло в сторону гостиницы.

Возвращение в тело на этот раз кардинально отличалось от предыдущих. Оно произошло очень стремительно, но не мгновенно, как это было ранее. По крайней мере, пусть дорога обратно и слилась в одно длинное мгновение, но непосредственно перед возвращением в тело я успел заметить, в каком оно находится состоянии, а потом и ощутить.

Тело билось в судорогах, из носа ручьем лилась кровь, а рядом с кроватью стоял насмерть перепуганный, упитанный мужик. Как я понял, сосед по номеру.

Когда я открыл глаза, судороги уже затихли, сойдя на нет. По телу разлилась страшная непреодолимая слабость. Я только и смог прошептать мужику прежде, чем отключиться:

— Все хорошо, не волнуйтесь.

Очнулся я утром, ощущая страшную слабость во всем теле, явно в больничной палате. Как меня сюда доставляли, я вообще без понятия. По иронии судьбы привезли меня в ту же больницу, где лежала Настя. И что самое невероятное, при поступлении я попался на глаза её маме.

Все получилось интересно ещё и потому, что я, в принципе, не мог объяснить врачам, что со мной случилось. Ничего другого не оставалось кроме, как нагло врать. Дескать, нечаянно ударился носом и, чтобы остановить кровь, лег на спину, да так и уснул. Не верили, конечно, но и не могли понять, что происходит. Я же с мыслью, что «не дай Бог ещё комиссуют» стоял на своём. В общем, до вечера пришлось валяться в больнице. Отпустили меня только после того, как я пригрозил, что сбегу отсюда в чем мать родила.

Но это все прошло мимо меня как бы фоном. Главное, это новости от мамы Насти, зашедшей меня навестить. Она сказала, что дочери резко стало лучше, и она даже рвётся домой. А ещё я вдруг понял, что в любой момент снова могу покинуть тело по своему желанию. Правда, проверять, так ли это, естественно я не стал. Будет ещё время поэкспериментировать. Главное, в чём я практически на сто процентов теперь уверен, это то, что с Настей все будет в порядке. Ещё чуть грела душу мысль, что приобретенная способность покидать тело в виде непонятной, невидимой другим людям дымки, может неслабо пригодиться в будущем.

До награждения встретиться с Настей так и не получилось. Её, в отличие от меня, домой отпускать не спешили, несмотря на то, что от головных болей не осталось и следа. Более того, никого, кроме родителей к ней не пускали, поэтому увидеться нам не получилось.

На награждении я встретил того, кого увидеть там ожидал в последнюю очередь, дядьку. Более того, этого скунса ещё и награждали передо мной таким же орденом с формулировкой «За значимый вклад в подготовку операции по очистке присоединенных территорий от враждебного Советской власти элемента». Вместе с ним такими же орденами наградили и двух прихлебателей, сопровождающих его во время наблюдения за ходом операции.

— Умеют, суки, устроиться, — подумал я про себя.

В этот момент дядька, будто услышав мои мысли, внимательно посмотрел в мою сторону.

Мы встретились с ним глазами. Я чётко понял, что злее врага у меня в этом мире нет. Очень уж выразительным был его взгляд. Да и у меня, скорее всего, все, что я о нем думаю, было написано на лице. На миг мелькнула мысль:

— Может быть не стоит ждать от него очередной пакости и по-тихому его прибить?

Эта мысль только окрепла ближе к концу награждения, когда дядька, поздравляя, по-дружески обнял Хрущева. Он тоже был среди награждаемых. Правда, за какие-то другие дела, не связанные с моим подразделением.

Глава 20

После награждения я, наконец, смог встретиться с Настей и был ошарашен первым же её вопросом.

— Это ведь ты избавил меня от болезни? — Спросила она, чуть отстранившись, и обвиняюще ткнув пальчиком мне в грудь.

Это смотрелось забавно, учитывая, что я её в этот момент обнимал. Она, между тем, продолжила говорить:

— Я ведь чувствовала твоё присутствие в больнице, хоть и не видела. Только тогда, когда ты рядом, мне так хорошо и спокойно.

Я начал было говорить, что меня не пустили к ней в палату, но она