Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

Это плохо кончится. Но это мой отряд, так что и здоровую атмосферу в нем поддерживать именно мне.

Он сейчас в шоке. А чем можно вывести человека из этого состояния? Только еще более сильным потрясением. И у меня, кажется, есть идея, как это сделать.

Я двинулся к нему, но он даже не обратил на это внимания, пока я не встал совсем рядом, и солнце ему не загородил. Только после этого поднял голову, посмотрел на меня.

— Пошли, — сказал я.

— Чего? — не понял он.

— Банку отложи и пошли. По дороге доешь.

— Зачем?

— Потому что тебе надо посмотреть на кое-что, — ответил я. — Тогда и поймешь, чего я так взбесился.

— Ты про яму? Ну, трупы там…

— Пошли, говорю, блядь, — я уже начал злиться.

— Ладно, — он встал. Я повернулся к Степанычу и проговорил. — Вы заканчивайте тут, мы сейчас отойдем кое-куда, потом вернемся и поедем.

Тот только кивнул. То ли он догадался, что я задумал, то ли ему в общем-то не было до этого дела.

Вместе мы прошли через территорию санатория и двинулись вверх, по направлению к шоссе. Прямая дорогая занимала гораздо меньше времени, чем наш скрытный путь в обход.

— Ты как в Росгвардию попал? — спросил я.

— После срочки пошел, — ответил он. — А что?

— Да, просто выяснить хочу, зачем. Армия — она против врагов внешних. Росгвардия — против врагов внутренних. И вот, мне и интересно, почему ты вдруг решил, что хочешь именно с внутренним врагом бороться.

— А, ты про то, что мы менты, типа, — он усмехнулся, но было видно, что это далось ему с большим трудом. — Да на самом деле просто все. Я — местный, крымчанин. Отец у меня полковник, и он всю жизнь мотался повсюду, куда отправят. А Росгвадия… Ну, это тоже как военная служба, только при этом служишь там, где живешь по сути.

— А ты прям хотел служить всю жизнь?

— С таким-то отцом, — он хмыкнул. — У меня и других вариантов-то не было. Только вот я служить хотел., а не воевать, вот в чем разница.

— Да, — кивнул я. — Я вот наоборот, воевать, похоже, больше хотел, чем служить. Ну, судя по тому, что помню о себе.

— И, я так понимаю, что тебе не впервой мирняк валить? — заметил он. То ли спровоцировать хотел, то ли просто с языка сорвалось.

— Там, где я был, мирняк от вояк не отличить, — ответил я. — Днем проходишь — мирная деревня. Ночью — уже лагерь партизан. Так что тут с какой стороны посмотреть. Эти люди — они не мирные, это уж точно.

Мы тем временем добрались до шоссе. Труп убитой мной женщины так и валялся на асфальте, никто его не трогал. Похоже, что зомби в окрестностях действительно нет, раз они до сих пор не пришли сюда на стрельбу.

Впрочем, тут и от поселка-то одно название, десяток домов есть ли. То ли дальше будет.

Мы двинулись дальше, в гору.

— Слушай, если честно. Хрен с ней, с бабой, которая на тебя бросилась. Или девчонка, она реально за ствол схватилась. Но ты же детьми, как живым щитом прикрывался. И мужика убил вообще ни за что. А он — хрен знает, грабил или нет.

— И что, ты думаешь? Он жил с грабителями, но при этом высокоморально отказывался жрать то, что они с убитых взяли? Он — такой же пособник, как и все остальные.

— Но он сдался, — возразил Овод. — Он сдался, а ты его пристрелил. И вообще, мы никому из них не предложили сдаться. Просто вошли и убили все.

— Они тоже нам не предлагали, — сказал я. — А просто перегородили дорогу и стали стрелять, чтобы забрать машины.

— А-то мы, типа, сдались бы, — хмыкнул Овод.

— А они?

Я прошел мимо первого трупа нападавшего. Осталось совсем недалеко.

— Нет, но…

— Ты воевал? — спросил я. — Приходилось вообще в людей стрелять до этого?

— До всего этого? — вопросом на вопрос ответил он, но все-таки продолжил. — Нет, если честно. Потом уже пришлось, но только в зомби. В людей сегодня в первый раз стрелял.

— Но при этом наверняка отличник боевой подготовки? — продолжил я.

— Ну да, — кивнул он и посмотрел на меня. — А ты откуда знаешь?

— А то, что реальный мир — это не полигоны. Ты до этого, подозреваю, митинги разгонял, так? Может быть, в охране стоял на каких-нибудь объектах? Но война у тебя вся была на полигоне?

— Ну да.

— А суть в том, что на полигоне учат одному, а в жизни работают совсем другие решения. И они зачастую гораздо проще, чем там. Если кто-то засел в доме, и его нужно оттуда вытаскивать — разъеби дом танком или артой.

— А если заложники? — спросил он.

— Заложники, — я хмыкнул. — Заложниками занимается спецназ. Если нужно освободить заложников, то действуешь иначе. Пытаешься проникнуть, не спалиться на этом. Входишь быстро, работаешь быстро и четко. Но я же про войну говорю. На войне тебе, чаще всего, плевать на заложников. Знаешь почему? Потому что с тобой твои парни, а те, кто там сидит — чужие. И лучше потерять кого-то из них, чем убьют твоего.

Я пошел напрямую в сторону ямы, пробираясь все выше и лавируя между деревьями. Он же двигался за мной. И чувствовал, как внутри него борются эмоции.

— Короче, мы сейчас живем в жесткое время, — сказал я. — Уверен, что еще немного, и не такое будет. Не удивлюсь, если уже сейчас где-нибудь жрут людей. Не зомби, люди.

— Да ну это перебор, — проговорил он. — Край богатый, можно ведь и землю пахать, и сажать, да и охотиться есть на кого. Тут люди, считай, испокон веков жили, и ничего вполне себе выживали.

— А если это психи? Что с ними делать? Если среди них тоже женщины и дети есть?

— Стрелять, естественно, — ответил он. — Тот, кто человечину жрет — тот сам уже не человек.

— А эти, думаешь, лучше? — спросил я. — Ты принюхайся.

Мертвечиной действительно несло уже достаточно сильно. Я обернулся, и увидел, что его лицо сморщилось. Да, запах не из приятных, а он к нему еще и привычен не особо, подозреваю.

— Немного осталось, — сказал я. — Вот тут вот, на холмик подняться.

— Блядь, Край, — ответил он, остановившись. — Я уже не уверен, что хочу туда идти.

— Надо, — спокойно ответил я, повернувшись к нему лицом. — Тебе надо это увидеть. Остальных я сюда вести не стану, но у тебя вопросы есть, зачем мы это сделали. И вот, я хочу тебе на это ответить.