Час в копилке - Владимир Германович Корешков

Сын с рождения был неуклюжим и невезучим. И об этом Марина тоже писала Борису. Просила принять участие в жизни сына.

«Тебе помочь ему – раз плюнуть. Секунда. Даже доля секунды. Просто пожелай ему удачи, сукин ты сын!»

«Сукиного сына» она, впрочем, всегда стирала, так как к матери Бориса относилась тепло.

Услышав сегодня, как Макс ронял на кухне ложки, она сделала то, чего старалась не делать без крайней необходимости: отвлеклась от беседы с клиентом, схватила телефон и яростно отстучала сообщение:

«Твоему сыну скоро поступать! Может, соизволишь помочь? Без тебя он не справится!»

Последняя фраза прозвучала жалко, но Марина всё равно её оставила.

После окончания онлайн-встречи она проверила чат.

«У меня нет детей. И хватит об этом».

Марина чуть не разрыдалась. Лучше бы пустой экран, игнор, привычная тишина, чем этот мерзкий ответ.

Потом Марина ненавидела себя за то, что не сдержалась и налетела на сына с упрёками… Ненавидела себя за то, что Борис имеет над ней такую власть. Она не сомневалась, она знала наверняка: он привязал её к себе навсегда. Ему на это тоже потребовалась бы секунда… Доля секунды!

Все-таки последнее слово должно остаться за ней.

«У тебя есть сын. И точка».

Сообщение прочитано. Ответа она не дождалась.

– Да лучше бы тебя вообще никогда на свете не было, – зло прошипела Марина. Хотела написать фразу Борису, но вместо этого уткнулась лицом в подушку и зарыдала.

[1] Строка из песни «Восьмиклассница» группы «Кино» (сл. и муз. Виктор Цой)

[2] Строка из песни «Дыхание» группы «Nautilus Pompilius» (сл. Илья Кормильцев, муз. Вячеслав Бутусов)

[3] Название придумано автором

Глава 5

Мысли, которых у меня никогда не было, из дневников, которых я никогда не вёл

Доктор Олег Николаевич Султанов был почти членом нашей семьи. Нет, он ни с кем из нас не дружил, не крестил меня, не отмечал с нами семейные праздники и никогда не звал к себе в гости, не приезжал по вызову, если у кого-то где-то кольнуло или стрельнуло и даже не консультировал по телефону.

Мама говорила, что он и тех, кого обязан был лечить в рамках профессиональной деятельности, не особенно баловал вниманием.

Членом нашей семьи он мог бы считаться исключительно по причине частого упоминания его имени.

Моя мама работала медсестрой хирургического отделения в больнице имени Ореста Крестовского. И не было ни одной смены, после которой она не принесла бы домой рассказов о том, что «опять отчебучил доктор Султанов».

«Чебучил» он, как можно было бы подумать, вовсе не что-то ужасно-медицинское. Не перерезал аорту вместо печёночных протоков, не забывал инструменты в полостях. Хотя, вероятно, мог бы натворить и такое, если бы вообще имел склонность подходить к операционному столу. Но в этом-то и заключался главный талант хирурга Султанова: он мастерски умел отлынивать от работы.

К тому моменту, когда мама устроилась в больницу, Султанов отработал там уже 12 лет. И в первые же дни работы маму посвятили в невероятное фирменное умение врача исчезать, когда надо быть в самой гуще событий. Разумеется, она тогда ни слову не поверила. Разве может быть, что назначена операция, а хирург отсутствует? Проработав с ним бок о бок восемь лет, мама уже не сомневалась, что нашёптанные слухи вовсе не беспочвенны.

Все точно знают, что Султанов в больнице. И каждый его где-то видел, и любой может подтвердить, что доктор при деле и усердно работает. Поэтому в операционную всегда шёл кто-нибудь из его менее занятых коллег. Сам же Султанов появлялся только к концу операции и развивал невероятно бурную деятельность. Именно его лицо видел пациент, проснувшись после анестезии. Именно от него слышал добрые ласковые слова, пока кровать везли по больничным коридорам из оперблока в отделение, именно он держал больного за руку и как бы невзначай сообщал своё имя. Стоило спросить пациента на следующий день:

– Кто самый лучший врач в этой больнице?

Тот, не задумываясь, ответит:

– Олег Николаевич Султанов.

– Так не он же оперировал, – удивлялись коллеги.

– Он! – уверенно отвечал пациент. А вслед за ним и персонал отделения заряжался уверенностью, что у операционного стола стоял именно Султанов, при этом стоял в гордом одиночестве и предотвратил все возможные осложнения одним лишь взмахом скальпеля (читай – волшебной палочки). Пациенты оставляли благодарности, руководство выписывало Султанову премии, а от слухов о том, что осыпанный почестями врач за двадцать лет в действительности выполнил от силы десяток операций, отмахивались и велели сотрудникам не очернять более успешного коллегу.

Султанов же удачно продолжал создавать видимость работы, исправно писал истории болезни, но всё чаще спихивал эту обязанность на ординаторов и студентов, участвуя в перевязках, и то больше в роли смотрящего или – что хуже! – руководящего.

– Ещё тур бинта сделайте. Сделайте, сделайте, хуже не будет. И клеольчиком[1] подмажьте, вон там, с угла, а то всё развалится.

Скажет и удалится из палаты, оставив в недоумении и раздражении других врачей, прекрасно и без его советов справлявшихся с перевязками.

А пациенты опять за своё. Придёт к ним лечащий врач, а они:

– Помните, приходил ваш коллега, он тогда ещё приказал бинта побольше намотать? Очень помогло, спасибо. Сегодня сделайте так же.

И от этого слова «приказал» лечащему врачу становилось ещё противнее, потому как ни в каких начальственно-подчинительных связях он с Султановым не состоял.

А Олег Николаевич продолжал работать, греясь в лучах славы.

Если на день были запланированы операции или возникала необходимость экстренно взять больного на стол (а это, увы, случалось гораздо чаще, чем хотелось бы Султанову), он снова мгновенно исчезал из родного отделения, но при этом обязательно шумно материализовался в каком-нибудь другом, раздавая непрошенные советы, как лечить больных гинекологам, реаниматологам, неврологам и прочим «неумехам» и «разгильдяям» от медицины.

Он мог обругать всех и вся, с удовольствием смаковал чужие ошибки, самолично участвовал в публичных порках и казнях на больничных пятиминутках, расписывая, как на самом деле должен был