Ружье на динозавра - Лайон Спрэг Де Камп

– Вставай! – сказал я. – Буду рад прикончить тебя.

Джеймс приподнялся на локтях. Я приготовился к продолжению драки, хотя мои костяшки были ободраны и уже кровоточили. Джеймс перекатился, схватил свое ружье и с трудом поднялся на ноги, держа на мушке то одного из нас, то другого.

– Никого ты не прикончишь! – выдохнул он распухшими губами. – Так что давай руки вверх! Оба!

– Не будь таким идиотом, – сказал Раджа. – Убери ружье!

– Никому еще не сошло с рук такое обращение со мной.

– Убивать нас нет никакого смысла, – заметил я. – Тебе некуда деваться.

– Почему нет? После такого заряда от вас останется только мокрое место. Я просто скажу, что тираннозавр вас сожрал. Никто ничего не докажет. Нельзя обвинить в убийстве, совершенном восемьдесят пять миллионов лет назад. Срок давности, знаете ли!

– Ты ни за что не вернешься в лагерь живым, дурак! – прокричал я.

– Я рискну… – начал Джеймс, поднимая приклад своего пятисотого калибра к плечу, направляя стволы мне в лицо.

Для меня они выглядели как пара проклятых транспортных туннеля.

Он так внимательно следил за мной, что на секунду потерял Раджу из вида. Мой напарник стоял на одном колене, и его правая рука взметнулась быстрым движением, каким швыряют мяч в крикете, но только с трехфунтовым камнем. Камень угодил в голову Джеймса. Пятисотый калибр выстрелил. Заряд, наверное, сделал пробор в моих волосах, а от грохота у меня чуть не лопнули барабанные перепонки. Джеймс опять повалился.

– Неплохо, старина, – проговорил я, подбирая ружье Джеймса.

– Да, – сказал Раджа задумчиво, взял брошенный им камень и откинул его в сторону. – Он, конечно, не так сбалансирован, как крикетный мяч, но такой же твердый.

– Что нам теперь делать? – спросил я. – Я склонен оставить негодяя невооруженного, и пусть защищает себя сам.

Раджа легонько вздохнул:

– Очень утешительная мысль, Реджи, но мы не можем. Дело не сделано, знаешь ли.

– Полагаю, ты прав, – сказал я. – Что ж, давай его свяжем и отведем обратно в лагерь.

Мы согласились, что не будем в безопасности, если не будем наблюдать за Джеймсом ежеминутно, пока не вернемся домой. Раз уж он попытался убить нас, надо быть полными дураками, чтобы дать ему второй шанс.

Мы привели Джеймса обратно в лагерь и рассказали всей команде, что нас ожидает. Джеймс проклинал всех подряд.

Мы провели три мрачных дня, прочесывая округу в поисках того тираннозавра, но безуспешно. Мы считали, что это было бы не по-охотничьи – не попытаться сделать все, чтобы найти останки Хольцингера. В базовом лагере, когда не было дождя, мы собирали небольших рептилий и мелкие объекты для наших друзей-ученых. Мы с Раджей обсудили, подавать ли на Кортни Джеймса в суд, но решили, что ничего не добьемся.

Когда материализовалась камера перехода, мы бежали в нее наперегонки. Засунули все еще связанного Джеймса в угол и велели оператору крутить педали.

Пока мы были в процессе перехода, Джеймс сказал:

– Вам следовало убить меня там.

– Почему? – спросил я. – Твоя голова не представляет ценности.

Раджа добавил:

– Над камином не смотрелась бы.

– Смейтесь-смейтесь, – пробурчал Джеймс, – но однажды я до вас доберусь и найду способ уйти безнаказанным.

– Дорогой ты мой! – сказал я. – Если бы была хоть малейшая возможность, я бы обвинил тебя в смерти Хольцингера. Оставь это, тебе же лучше будет.

Когда мы появились в настоящем времени, мы отдали ему незаряженное ружье и другое снаряжение, после чего удалились без лишних слов. Когда он ушел, ворвалась девушка Хольцингера, Клэр, вся в слезах:

– Где он? Где Август?

Несмотря на все умения Раджи справляться с такими ситуациями, сцена была душераздирающая.

Мы привели наших людей и зверей в старое лабораторное здание, которое университет оборудовал под постоялый двор для таких экспедиций. Мы расплатились со всеми и поняли, что разорены. Авансы от Хольцингера и Джеймса не покрывали наших расходов, и шансы получить остаток оплаты от обоих были ничтожны.

Кстати, о Джеймсе, знаете, что сделал этот тип? Он отправился домой, взял патроны и вернулся в университет. Он выследил профессора Прохазку и попросил его:

– Профессор, я бы хотел, чтобы вы отправили меня обратно в меловой период для короткой прогулки. Если сможете втиснуть меня в ваш график прямо сейчас, можете назвать практически любую цену. Для начала я предложу пять тысяч. Я хочу отправиться в день двадцать третьего апреля восьмидесятипятимиллионного года до нашей эры.

– Почему вы хотите вернуться туда так скоро? – поинтересовался Прохазка.

– Я потерял свой бумажник в меловом периоде, – сказал Джеймс. – Я подумал, что, если появлюсь за день до того, как я прибыл в прошлый раз, я увижу самого себя во время прибытия и буду следить за собой, пока не увижу, как я потерял бумажник.

– Пять тысяч – это немало за какой-то бумажник.

– В нем есть кое-что, что невозможно заменить, – сказал Джеймс.

– Что ж… – протянул Прохазка, размышляя. – Сегодня утром я должен был отправить одну экспедицию, но они позвонили и сообщили, что опаздывают, так что, возможно, я могу отправить вас. Мне всегда было интересно, что может случиться, если кто-то проживет один и тот же отрезок времени дважды.

Так что Джеймс выписал чек, а Прохазка посадил его в камеру и отправил. Идея Джеймса, похоже, была в том, чтобы спрятаться за кустами в нескольких ярдах от места, где появится камера перехода, и ухлопать нас с Раджей, как только мы выйдем.

* * *

Несколькими часами позже мы переоделись в нашу обычную одежду и позвонили женам, чтобы они забрали нас. Мы стояли на бульваре Форсайт, поджидая их, когда услышали громкий треск, будто от взрыва, и увидели вспышку света не дальше пятидесяти ярдов. Взрывная волна опрокинула нас и выбила оконные стекла.

Мы побежали туда и прибыли одновременно с полицейским и еще несколькими горожанами. На бульваре, у самой обочины, лежало тело человека. По крайней мере, оно было человеком до того, как каждая кость в нем обратилась в пыль, а каждый кровеносный сосуд лопнул, так что выглядело это скорее как комок розовой протоплазмы. Одежда была разорвана в клочки, но я разглядел двуствольное ружье H&H пятисотого калибра. Приклад обгорел, а металл оплавился, но, без каких-либо сомнений, это было ружье Кортни Джеймса.

Если опустить детали проведенного расследования и пересуды, случилось вот что. Никто не выстрелил в нас, когда мы появились двадцать четвертого числа, и изменить это было невозможно. По этой причине, как только Джеймс начал делать