Лето, пляж, зомби 8 - Наиль Эдуардович Выборнов

Опрокинул кружку в себя. Что это на меня нашло вдруг — водку стаканами хлещу? Черт его знает, но мне почему-то очень хотелось напиться. А потом поебаться. Интересно, Бренна не откажет, если я ее попрошу?

Я повернул голову и увидел Сашу, которая стояла скрестив руки на груди и смотрела на меня, не отрываясь. И мне на секунду стало стыдно. Чертовски стыдно. Что ж я творю-то, блин?

Может быть, подойти к ней, поговорить попробовать? Хотя толку-то с того теперь. Да и на самом деле, померла — значит померла. Обсуждать тут практически нечего.

Ладно. Новая работа и новая жизнь.

— Значит ты, Край, говорить не хочешь? — повернулся ко мне Гром.

— Не хочу, — буркнул я, но в голосе послышалось смущение.

Громкие лозунги уже не сработают. Мое невеликое воинство развалилось, на этом все и закончилось.

В голову пришло какое-то дурацкое сравнение. Наверное феодалы в прошлом что-то подобное испытывали, когда шли на восстание против сюзерена, а когда терпели поражение и их войска разбегались.

Бред какой-то, короче говоря. Ладно, все могло хуже быть, гораздо хуже. Хотя бы эти выжили.

— Тогда я скажу, — вперед вышел Гром. — Все, пацаны. Мы свою работу сделали. Те, кто погиб… Должен сказать, они погибли не зря. Зато нас теперь гарантированно не достанут, ничего нам эти уебки сделать не смогут. Так что будем жить. Устроимся у нас на базе.

Он махнул головой, и проговорил:

— Если вас на базе не примут, то найдем другое место для жизни. У Севастополя брошенных деревень достаточно, обустроимся там. Я с вами останусь, плевать на приказы. Так что все. Война окончена. Теперь домой.

— Полковник Васин приехал на фронт со своей молодой женой… — издевательски протянул я.

Гром посмотрел на меня таким взглядом, что было ясно — еще слово, и он пойдет мне морду бить. Я только отсалютовал ему своей чашкой и опрокинул в себя остатки водки. Вытер губы тыльной стороной ладони, налил в чашку еще и двинулся к импортным, которые стояли чуть в стороне и смотрели вокруг. Они особо не слушали, все равно ведь говорили на русском, а они на нем ни бельмеса.

— А вы что, пацаны, реально верите в то, что вас новая жизнь ждет? — спросил я у них на языке Шекспира и Гомера Симпсона.

— Ты пьян, Край, — вдруг достаточно серьезно проговорила Бренна.

Я резко остановился, весь настрой сразу пропал. Если уж ирландка начинает делать мне замечания, значит, я реально захожу за края. Берега теряю.

А нам берега терять нельзя, мы на острове, у нас со всех сторон море.

— Ладно, — сказал я, осмотрелся и положил на стол свою чашку. Пить, пожалуй, больше не буду. — Но вы реально думаете устроиться?

— Да, Край, — сказал Шон. — Гром пообещал, что нам работа найдется. Будем ездить в Севастополь, таскать всякое полезное. Хватит уже войны и с нас. Навоевались.

Ага. Головорезы, которые пошли в ЧВК за легким долларом. У них же у всех руки по локоть в крови. И вдруг и им мирной жизни захотелось. Да что такое случилось-то?

Какой-то голос в голове проговорил: а у тебя самого рыльце-то не в пушку? Ну да, у меня руки в крови не по локоть, а по плечи. Причем как в крови врагов, так и своих. Слишком много народа я положил.

А может быть… Может я просто хуевый командир? Сколько гордился, что мне удается людей оберегать, а ведь на самом деле. Началось все еще с того момента, как я всю команду у моста потерял. Хотя…

И тут и там ведь — случайность, обстоятельства. Кто знал, что на засаде люди сидят? И кто мог предположить, что уебки из Белогорска соберутся и всей силой двинут? И что у них не только техника, но и хорошие водители и стрелки найдутся.

По новым данным разведки… Может быть, с разведкой я и обосрался? Черт знает. Или поторопился.

Но у нас ведь действительно времени не было. Нас искали повсюду и один раз чуть не нашли. Если бы я сам случайно на команду Шульца не наткнулся бы, то уже через пару часов в лагерь прилетели бы дроны.

— А как представитесь-то? — спросил я. — Как Роджер, — кивнул на американского морпеха. — Скажете, что вы — студенты из ЮАР?

— В смысле? — повернулся к нему Шон, взглянул с интересом.

— Я в деревню пришел, форму и оружие спрятал, представился студентом, — ответил он. Мина у него была кислой, похоже, что и он моего поведения не одобрял. — Ну а что мне еще было делать, если я на русском только материться мог, да и то плохо? А так, приняли. Люди неплохие были. Да и вообще там неплохо было, пока «Вороны» не пришли.

Меня потянуло затянуть речь о том, что «Вороны» — это уебки конченые, и разобраться с ними надо в любом случае, потому что иначе они найдут и убьют нас всех, а наших детей превратят в рабов…

Может быть, тогда у меня получилось бы убедить их пойти за мной.

Но я промолчал. Потому что знал, что не поверят. И они слишком устали. Может быть, когда-нибудь, когда я разведаю побольше, найду новую цель, приеду в лагерь «Росгвардии» и расскажу, что случилось?

Если меня после рассказов не признают персоной «нон-грата» и не расстреляют на входе. Может ведь и такое случится. Забрал с собой двоих парней, и по пути похоронил их. Потом взял еще, и тоже нескольких положил. И что-то мне подсказывает, что это были у них единственные потери личного состава начиная с эвакуации из Севастополя.

Я осмотрелся и увидел стоявший на столе ящик пива. «Крым» естественно, что тут еще может быть. Но подойдет. Прохладительный напиток, может быть, взбодрюсь, но напьюсь вряд ли.

Схватил банку, открыл, увидел Алмаза, который стоял чуть в стороне и тоже пил пиво.

— Ладно, пацаны, пойду кого-нибудь другого подоебываю, — пробормотал я почему-тона русском и двинулся в сторону татарина.

Подошел к нему, и заметил, что Алмаз смотрит на меня спокойно, без злости и без страха. Он спокойный какой-то очень, меланхоличный. Вроде из-за смерти Ильяса переживал, но при этом все равно дело делал. Чисто жидкий Терминатор.

А я вот сломался похоже. Я воспринимаю поведение остальных как предательство?

Нет.