Либелломания: Зимара - Н. Мар

— Отвали, — проквакал саламандровый рот. — Отвали, а то закричу!

Я вздрогнула: «Отвечать? Как разговаривать с душевнобольными? А со смертельно опасными? И стоит ли вообще? Впрочем, не лишним станет убедиться, кто из них реально не в себе…» Но в голову ничего толкового не пришло. Обваренная рука опять дико болела, кисель буянил в желудке. Парень с болтами кивнул в знак приветствия. Я спросила осторожно:

— Так ты всё-таки робот?

— Хоть для примитивной лузги это и неочевидно, — он многозначительно постучал по головкам болтов. — Еклер Ка-Пча.

«Разве у роботов бывают прыщи?»

— Разве роботов помещают в психиатрические клиники?

— Френа-Маньяна уникальна в своём роде. Я думал, меня просто отформатируют. Но кто-то исправно платит, чтобы держать меня здесь, среди бренных обёрток вроде тебя.

Стало интересно, сколько ещё уничижительных терминов он приберёг для обозначения людей. Может, имперский синтетик? Чушь, одёрнула я себя. Синтетики не ходят с болтами наружу. А вообще… вообще не всё ли равно? Веки набрякли и слипались.

— Сам такой, урод, — воскликнул рот в гамаке слева, — сам ты жаба, я тебя выковыряю из фольги и кишки высосу как спагетти!

Я подтянула ноги на гамак, поджала пальцы и схватилась за них руками.

— Его зовут Зев Гуг, — невозмутимо пояснил Ка-Пча. — Он треть триады. Горло-ухо-глаз: Гуг.

Он встал и отогнул бинты на лице Зева. У земноводного была совершенно гладкая голова без глаз и ушей, только узкие щели жабер приподнимались, чмокая, и дрожали на скулах, когда он дышал.

— Так это он в другой камере ссорится?

— Да, триада связана воедино. Сонар Гуг в пятом отсеке, у него уши. А их самка Бельма Гуг в первом. У неё глаза.

— Он не опасен?

— Абсолютно, если не совать пальцы ему в рот. Но может напугать такого вульгарного биотика, как ты. Я могу поделиться запасными ушными болтами с фасонным шлицем, силиконовая смазка поглощает до девяноста процентов шума.

— Нет, спасибо, — испугалась я и примерила на себя роль вульгарного биотика с болтами в качестве берушей. — Всё равно не засну.

— Вот, — Еклер порылся в пижаме в поисках второго запасного болта. — Очень удобно ввинчивать.

— Нет. Спасибо. У меня резьба не… не той системы.

— Могу добыть винты с полупотайной головкой.

— Спасибо, Еклер. Не нужно пока. Да, спасибо за то, что вступился утром.

— Совершенно не за что, — отмахнулся Ка-Пча. — То был нелогичный выпад с моей стороны. Твоя летальная оболочка этого не стоила. Но надо мной довлеют законы робототехники. Я классической системы, понимаешь?

— А за что сидишь?

— За это и сижу.

Моя летальная оболочка успокоилась тем хотя бы, что этот тип, кажется, не представлял опасности прямо здесь и прямо сейчас.

— А эта агрессивная… с розовыми волосами и карандашом…

— Дъяблокова. Бранианка вроде. Утверждает, что всё происходящее — это книга, которую она пишет, а люди вокруг — её персонажи. Грозится то замучить, то вычеркнуть. Говорят, на воле убивала направо и налево. С ней надо поосторожнее. И ни в коем случае не зови её через мягкий знак.

— Э… хорошо. Что это вообще за место? — спросила я, только чтобы не заснуть. — Что значит «бентос»? Слово какое-то знакомое.

— Дно. Бентос — глубоководный корпус. Это нужно, чтобы ваши тленные чехлы не вымерзли. В воде ноль.

— А сколько на поверхности?

— Мой санитар удильщик передавал: минус двадцать два. Он делится со мной новостями. Разумеется, только из солидарности между роботами, — он задрал подбородок, а я подумала, что лучше бы из солидарности тот не окунул Еклера в кисель утром. — Кстати, ты же не буйная?

— Я даже не знаю, — честно призналась я, сворачиваясь в гамаке.

— Иначе санитары пустят сонный газ.

— Еклер, а в отсеке что, даже туалета нет?

— Их только два на весь бентос. Выводят трижды в сутки, невзирая на расу.

— А если кто-то вдруг…

— А чтобы не вдруг, я использую шуруп со стопорной гайкой.

Он даже собирался продемонстрировать, но в этот момент в отсеке погасили свет. Поблёскивали только мои глаза, вытаращенные при мысли о шурупе со стопорной гайкой в… Я всё лежала и пыталась вернуть в активный словарь выражения «совершить побег» и «выбраться отсюда живой». Но не могла сосредоточиться. Не запомнила дорогу от столовой, не сосчитала санитаров. Даже не заметила, какой замок был на двери отсека. Я всё ещё обитала в другой системе координат. Всё ещё на Урьюи, всё ещё среди живых и нормальных, ну, может быть, не совсем нормальных, но живых и любимых. Меня забросили в другую систему координат, где обитали расы одного вида: психомо сапиенс. Настала пора осмыслить себя в ней. Осмыслить новую точку отсчёта, чтобы выкарабкаться. Ради тёплых ладошек Миаша и медового носика Юфи. Самых ярких маячков.

Зев Гуг истошно взвыл в темноте:

— Не приближайся! Я тебя слышу, не лезь, образина! Руки убери!

— Трюфель, это который в фольге, опять дразнит Сонара Гуга в пятом отсеке, — нейтрально пояснил Еклер. — Вот так всегда. Теперь по всему бентосу пустят газ. Доброй ночи.

По стенам вдоль стыков зашипело. Я инстинктивно задержала дыхание, понимая, что всё равно не смогу вот так не дышать всю ночь. Зев Гуг умолк первым. За ним следом Ка-Пча свалился в гамак без жужжания и визга, которыми сопровождались его движения. С толикой удовлетворения отметив, что Еклер Ка-Пча — обыкновенный псих, будто в этом можно было сомневаться, я не удержалась и тоже глотнула воздуха. Сладость на кончике языка стала последним аккордом долгого дня во Френа-Маньяне.

Глава −23. Дверь открывается на себя

Передвигаться волоком недурно, если, конечно, это тебя волокут. И конечно, если не за волосы на лобке. Бритца волокли за капюшон, как счастливчика. Снег залепил ему лицо и набился за шиворот, ботинки были полны подтаявшего льда. Он полагал, что уже мог бы идти сам кое-как, но не собирался облегчать жизнь Нахелю и Деус, а ещё надеялся, что им надоест, и они его бросят. Хотя эта холера, Деус, ничего на полпути не бросала. Они остановились где-то в сугробах, и Нахель забарабанил в