Игра одиннадцати - Амалия Лик

звонков наконец прекратилась, я включил экран и увидел, что от Лейки пришло сообщение с таким началом: «Позвони мне сразу…» Мне были видны только эти слова, ничего больше. Но я еще никогда не чувствовал такого желания не читать продолжения.

Горечь вновь поднялась к горлу, но одновременно с ней маленький проблеск надежды зажегся в мыслях. Может, Саша попросила сестру позвонить мне? «Нет», – ответил я себе. Если бы она хотела, то сама бы набрала или написала. Это я знал наверняка. И эта бредовая мысль молниеносно сменилась другой. Черная тревога, как в тот вечер в Третьем, поднялась во мне и перекрыла дыхание. Этот страх, который обездвиживал, лишал всех остальных чувств, сковывал тело. Несколько минут я пялился на экран, не слыша и не видя ничего, что происходило вокруг. Сидел и смотрел на потухший дисплей.

Толчок знакомо вывел меня из ступора, из мутного полусна тревоги. Я выскочил в коридор, теребя часы на руке, отошел к дальнему окну и открыл сообщение.

«Позвони мне сразу, как сможешь. Саши больше нет…»

После этих слов весь мир стал какой-то сетевой игрой, где ходили, говорили, улыбались люди, а я смотрел на них со стороны. Набрал номер Лейки.

Ее потухший неровный голос звучал в динамике и пролетал мимо меня.

Саша умерла…

Саши больше нет…

Саша ушла…

Шатаясь, я вышел из здания и поехал к незнакомому мне дому. Я не верил ее словам. Как я мог поверить в это? Как мог поверить, что моей Али больше нет…

Когда я вошел в подъезд высотки и стал подниматься по лестнице, ноги казались неподъемными, словно на них повесили по несколько пятидесятикилограммовых гирь, которые намертво приклеивали к ступеням. Каждый шаг был испытанием. Дверь в квартиру была открыта. Я замер у порога и силой заставил себя войти. Стянул подошвы и направился на звук рыданий, который доносился из комнаты. Лейка сказала, что Саша уснула, выпив слишком много таблеток. И уже никто не в силах был ее разбудить. Друг тоже был там и с ненавистью посмотрел в мою сторону. Он сорвался с места и кинулся на меня. Мы бились насмерть, пока отец и еще два соседа не смогли нас растащить.

По лицу из разбитой брови текла кровь, а в ушах стучали его слова, что это я виноват, что я ее предал. Он обвинял меня в том, что я повез ее в Третий и бросил одну, что я отвернулся, когда ей нужна была моя поддержка.

Тогда уже я бросился на него, и мы вновь рухнули на пол. Я кричал как ненормальный и обвинял его в том, что он все знал, но не говорил мне, потому что думал, что займет мое место.

Когда меня оттащили от него, мы уже были врагами. Он держался за спину и не мог встать. Отец Саши выпроводил меня из квартиры. Он сказал, что я должен хоть раз в жизни подумать не о себе.

Следующие два дня казались страшным сном. Хотелось проснуться и понять, что это был кошмар. Но все было наоборот. Я засыпал под утро на несколько часов и только во сне освобождался от чувств безутешного непонимания происходящего, злости и ненависти ко всему миру и к себе. В те дни я еще не чувствовал ни горя, ни утраты, ни скорби. Они пришли позже и остались внутри меня навсегда. Они изменили мою суть, мой взгляд на поверхность. Теперь я видел жизнь, людей и себя насквозь. Я смотрел на мир через призму потери.

Солнце в тот день неумолимо светило, на улицу словно вернулось лето. Прохожие улыбались, радуясь теплому, безоблачному дню, а я стоял у ее дома и ненавидел солнце. Лучше бы в этот день лил дождь и клубились тучи, как и всегда. Природа тоже должна была оплакивать ее. Но плакали только мы.

Прощание было организовано в ритуальном зале на окраине, недалеко от руин. Было очень много людей, они толпились в зале, в холле и на улице. Вокруг нее все было устелено разноцветными искусственными цветами. Я стоял на улице и не мог зайти внутрь, не хотел прощаться с ней. Лейка продралась сквозь толпу, взяла меня под руку и завела внутрь. Я не сопротивлялся, не было сил. Но и смотреть на нее я тоже не мог. Из глаз текли слезы, а вой рвался из горла. Приходилось держать разбитые губы рукой, чтоб они не разомкнулись. Вскоре я почувствовал тяжелую руку своего отца, он стоял чуть позади и периодически сжимал мое плечо, словно делал массаж сердца. Раз, два, три. Дыши, сын, дыши.

Ее отец пригласил инструментальный квартет, и они играли ее любимую музыку, а в конце исполнили ту мелодию, что сочинила она в последние месяцы своей жизни. Это рвало сердце. Но в этот раз я остался с ней и слушал до самого последнего звука. А когда музыка стихла, люди потянулись к Саше. Они шли длинной черной лентой к белому глянцевому гробу. Я остался в стороне. Мне хотелось, чтобы в наши с ней последние мгновения мы были одни. Когда в помещении никого кроме Лейки, ее отца, меня и моего отца не осталось, я попросил их уйти. Подошел к ней, посмотрел в такое родное лицо, прошелся по нему кончиками пальцев. Нагнулся к ней и сказал:

– Ты была права. У нас было как в сетевой сказке, которые я никогда не читал. И финал ты выбрала свой. Но я продолжаю любить тебя. Увидимся на маяке.

Моя слеза упала ей на веко. Я в последний раз поцеловал ее и вышел из зала. Прах Саши развеяли над руинами неподалеку. После этого я вырвался из удушающего дня и поехал на маяк. Дошел до воды и отдал течению две алые розы ручной работы.

Я смотрел на реку, на опускающееся к горизонту солнце, которое тучи так и не спрятали от меня, и прощался с моей Алей навсегда.

Постепенно осознание утраты накрыло меня с головой. Больше не было надежды, что у нашей истории может быть продолжение. Я утопал в сожалениях, в самобичевании, в унынии. Все вокруг потеряло смысл, во мне что-то погасло, заглох двигатель жизни.

Через несколько месяцев Лейка написала мне и сказала, что нам нужно увидеться. Это было тяжело, но она настаивала. Мы договорились встретиться в баре недалеко от их дома. Я сидел за столом и крутил в руках стакан с настоем. Она подошла тихо и незаметно, села напротив и положила