Вскрытие и другие истории - Майкл Ши

Этот неказистый большой отель стоял в самом сердце голливудского порнографического рая. Это был район неона и медленного движения по узким, забитым припаркованными машинами улицам, спроектированным еще в тридцатые. Он предлагал изобилие точек, где, прогуливаясь или стоя на месте, можно было подцепить клиента, и на самом деле большинство девочек, работавших в «Парнасе», каждую ночь проводили столько же, если не больше, времени за его пределами.

Но Патти предпочитала перемещаться как можно меньше. Во время долгой ходьбы у нее в голове начинали всплывать самые болезненные воспоминания о ее дилетантских годах – избиения в переулках; обманщики, которые, кончив, выталкивали ее из машины и уезжали; торопливые липкие клизмы с газировкой меж мусорных баков на задворках рынка… А служащие «Парнаса» не жадничали. Они брали подоходный налог, просили только вести себя поприличнее в фойе и держали для проституток свободными несколько номеров. Иногда Патти дежурила на ближайших автобусных остановках или ходила в «Данк-О-Раму», где сидела над чашкой кофе и постоянно одалживала салфетки и сахар у одиноких мужчин, но чаще оставалась в «Парнасе» – ловила взгляды притормаживавших на повороте водителей и выходила наружу, когда замечала, что кто-то из них начал наворачивать круги, пытаясь привлечь ее внимание. Обычно они с клиентами перемещались в «Бриджпорт» или «Ацтека-армс», которые больше подходили для этого этапа работы, чем «Парнас».

То, что все сексуальные взаимодействия происходят за пределами ее базы приписки, вполне устраивало Патти. Это позволяло ей с долей солнечной сентиментальности воспринимать ту «маленькую общину», постоянными членами которой, в конце концов, были она сама и ее коллеги. Из-за такого взгляда на жизнь – и, возможно, из-за того, что она приехала из глухого уголка, – подружки прозвали ее Мамочкой.

И хотя Патти всегда была готова вместе с ними посмеяться над собственными причудами, ей все равно было приятно – например – приветствовать хозяина аптеки дружелюбными замечаниями насчет пробок или смога. Хозяин, лысый, с тонкими усиками, никогда не отвечал ей ничем, кроме улыбки, в которой читались несмелая похоть и презрение. Клизмы, дезодоранты и духи, которые она так часто у него покупала, посеяли в нем предубеждение и гарантировали превратное истолкование ее провинциальной искренности.

Точно так же она болтала с многочисленными прыщавыми работниками «Данк-О-Рамы», рассыпая фразочки вроде: «Ох и гоняют они вас, верно?» или, когда речь шла о налогах, «Ну, старине губернатору ведь тоже кушать надо?» Когда ее спрашивали, какой она хочет кофе, она всегда отвечала так, будто говорила с соседом: «Ой, сейчас подумаю… наверное, сегодня мне хочется со сливками». Подобное поведение томноглазой брюнетки за двадцать в топе с вырезом, коротких шортиках и греческих сандалиях склоняло подростков-кассиров скорее к угрюмым плотоядным взглядам, нежели к ответной теплоте. И все же Патти не расставалась со своими фантазиями. Она даже обращалась к Арнольду, грязному и слабоумному продавцу газетного ларька на углу, по имени – и это несмотря на его чрезмерно активную и булькающую реакцию.

Теперь, восстанавливая душевное равновесие, Патти находила в такой сентиментальности дополнительное утешение. Это давало ее приятельницам, понимавшим, что она сильно потрясена и нуждается в успокоении и поддержке, кучу поводов для дружеских подколок.

Особенно забавлял их возродившийся интерес Патти к Жирной Морде, которого она всегда считала самым дружелюбным «соседом» в их «местной общине».

На перекрестке через дорогу от «Парнаса» стояло старое десятиэтажное офисное здание. Как часто бывает в Лос-Анджелесе, эта простая, похожая на коробку постройка могла похвастаться затейливыми бетонными фризами на фасаде и псевдоархитравах, лежавших на псевдоколоннах по бокам здания. Темой подобных фризов всегда становятся экзотические клише: они – эхо демиллевского Голливуда. Украшения дома, что стоял напротив «Парнаса», напоминали о Месопотамии – флероны в виде зиккуратов на вершинах псевдоколонн и фрески с повернутыми в профиль фигурами с кудрявыми бородами и толстыми икрами.

Иной наблюдатель счел бы это здание китчевым, но эффектным, вызывающим неявное ощущение чуждости. Патти редко поднимала взгляд выше четвертого этажа, где располагалось обычно открытое окно кабинета Жирной Морды.

Похоже, во всем здании посетителей привлекали только его заведения. Их у него было два, и само их сочетание до сих пор вызывало смешки в фойе «Парнаса»: клиника гидропатии и приют для животных.

На пыльной табличке у входа в здание значились и другие организации. Но единственные люди, которые заходили внутрь, несомненно были клиентами Жирной Морды: все до одного ковыляющие или неповоротливые, большинство – с теми или иными блестящими протезами.

Сам Жирная Морда часто появлялся в окне – любезное, румяное, безволосое лицо, обычно по-отечески улыбавшееся проституткам в фойе через улицу. Его безволосая округлость была мишенью для множества пошлых шуток среди девочек и их сутенеров. Жирной Морде частенько издевательски махали, на что он всегда отвечал широкой улыбкой, похоже, все понимая и нисколько не возражая. Патти, тоже иногда ему махавшая, делала это вполне искренне.

Но и она не могла над ним не смеяться. Он словно родился для того, чтобы быть комичным. Его пациенты по большей части были косолапыми и слоноподобными, одетыми неряшливо и мешковато. Свою карикатурность они порой усугубляли тем, что приходили компаниями – очевидно, для групповых занятий. Вдобавок ко всему часто притаскивали с собой бродячих собак и кошек. То, что животные им не принадлежали, было мучительно очевидно по тому, как те пытались сорваться с поводков или выбраться из переносок. Доктор явно ставил пациентов на службу своему приюту для бездомных животных, не брезгуя эксплуатировать тех, кто от него зависел, ради благого дела. Приют, похоже, был делом чисто альтруистическим. Он держал пару звероловческих фургонов и распространял повсюду листовки – даже покупал дешевое рекламное время на радио. Листовки умоляли сообщать по телефону о любых замеченных бродячих животных. Одну из них Патти бережно сохранила:

Помогите нам Помочь!

Эти несчастные создания

нуждаются в нашей поддержке.

Накормленные, стерилизованные, вылеченные,

возможно, они получат шанс

на более здоровую и долгую жизнь!

Такое бескорыстие Жирной Морды не мешало завсегдатаям фойе «Парнаса» болтать о нем, со смаком воображая масштабные оргии, на которых его клиенты терлись друг о друга зобами и плескались водой, сам Жирная Морда размахивал кнутами и бутылками с детским маслом, а воздух дрожал от криков «Разомни мне телеса!» В такие моменты Патти вынуждена была покидать фойе, потому что так сильно смеяться над благородным человеком казалось ей предательством.

Патти и впрямь, по мере того как приходила в