Не та цель - Джон Демидов

Альбус действительно был искусным политиком, и имел все шансы на то, чтобы пристыдить Августу своей речью, однако к его несчастью моя бабушка сейчас пребывала в до невозможности взвинченном состоянии, и в результате неуместного нравоучения она переключилась на Дамблдора… и взорвалась шипящим криком:

— К вам, Альбус? — Она выпрямилась, и не смотря на свой невеликий рост, в этот момент она казалась выше Дамблдора. — Отчитываться? Просить разрешения? С какой стати я, Августа Лонгботтом, регент древнейшего рода, ОБЯЗАНА отчитываться перед вами о своих действиях?

Особенно если вспомнить, что буквально месяц назад, когда я умоляла вас, как величайшего знатока магических травм и как легендарного целителя, посмотреть моего внука после того падения, которое чуть не стоило ему жизни или рассудка, а вы вежливо сослались на занятость? — Её глаза сверлили Дамблдора, и в них горело обвинение, острее любого заклинания.

— Где было ваше дипломатичное решение тогда, Альбус? Когда речь шла о единственном наследнике моего рода? Нет, директор, это так не работает. Вы сами выбираете, когда вмешиваться, а когда — нет, и ваш выбор всегда диктуется вашей собственной, весьма избирательной, идеей «общего блага», и судя по всему — моего внука, так же как и моих бедных детей в Мунго — оно, видимо, не касается. Так с чего вы вдруг решили, что имеет право указывать МНЕ, когда и как защищать то, что мне дорого?!

Дамблдор явно не ожидал такой экспрессии в голосе обычно спокойной Августы и слегка отступил под напором ее слов. Его лицо на миг потеряло привычное добродушие, а в глазах мелькнуло что-то жесткое и расчетливое, но лишь на миг, спустя который он снова принял вид огорченного мудреца.

— Августа, ты несправедлива, — проговорил он мягко, но в мягкости этой чувствовалась хорошо спрятанная сталь. — Были некоторые факторы, которые ты не могла учесть. Обстоятельства… Но сейчас не об этом.

Твой поступок сегодня очень сильно всё усложнил. Уизерби теперь предупрежден, а его покровители — настороже. После этого фарса добиться справедливости станет в разы труднее, и всё это из-за твоей… поспешности.

Я в это время стоял чуть позади бабушки, и всеми силами старался сохранять на своём лице беспристрастное и спокойное выражение, но за этим показушным спокойствием бушевал самый настоящий ураган.

Я видел едва уловимое торжество в глазах Люциуса, наслаждавшегося бесплатным зрелищем раздора между «светлыми»., видел холодный, оценивающий взгляд Дамблдора, который смотрел на его бабушку не как на союзника в беде, а как на неудобную, вышедшую из-под контроля пешку, испортившую его игру.

Каждую гримасу, каждое выражение лица, каждую интонацию я впитывал, как губка, и запечатывал в самой глубине своей памяти.

Преподаваемый мне сейчас урок был дороже всех учебников Хогвартса, вместе взятых. Это был урок о реальной цене слов, о силе лжи, прикрытой законом, о лицемерии власти и о том, что единственное, на что можно положиться — это на собственный расчет и на верных друзей вроде Луны Лавгуд и ее чудаковатого отца.

Именно мысль о Ксенофилиусе приносила мне то глубинное спокойствие, которое не мог поколебать даже гнев бабушки или манипуляции Дамблдора.

Дело в том, что пока шло это фарсовое заседание, пока Уизерби разыгрывал спектакль с Нерушимой Клятвой, а Дамблдор искал удобный выход для Визенгамота — сработал мой запасной план.

Разлом пластинки, которую я так долго сжимал в кармане, был не просто жестом отчаяния… Это был сигнал. Сигнал на второй амулет, находившийся у Ксенофилиуса Лавгуда.

Из канона я прекрасно знал о продажности власти магической Британии, поэтому не стал полагаться на милость Визенгамота или возможную помощь Дамблдора в спасении родителей.

За несколько дней до заседания, когда Ксенофилиус через Луну прислал своё согласие на участие в предлагаемой ему авантюре, я используя всю свою решимость стал реализовавыть план, предложенный Сибраном.

План заключался в том, что используя фамильную печать Лонгботтомов, я оформил и отправил Ксенофилиусу официальный документ, в котором род Лонгботтомов, в лице своего наследника, Невилла Лонгботтома, поручал именно Ксенофилиусу Лавгуду, как доверенному лицу, забрать Фрэнка и Алису Лонгботтом из госпиталя Святого Мунго для «дальнейшего специализированного ухода и наблюдения».

Когда я увидел, что заседание явно пошло не в ту сторону, то разломил пластинку и Ксенофилиус, получив сигнал от амулета, сразу же пошёл предъявлять этот документ администрации Святого Мунго.

В результате — к тому моменту, когда Дамблдор объявлял своё решение об отстранении Уизерби и необходимости срочного перемещения пациентов — в госпитале, скорее всего, уже заканчивалась подготовка Фрэнка и Алисы к транспортировке под ответственность эксцентричного, но абсолютно законного представителя семьи.

Только что отстранённый Уизерби, при всём своём желании уже не мог ни помешать, ни отсрочить этот процесс. Так что по иронии судьбы — решение Визенгамота лишь узаконивало и ускоряло то, что я уже самостоятельно привел в действие.

Поэтому сейчас, глядя на отступающего под словесным натиском Августы Дамблдора, на язвительно улыбающегося Люциуса и на спину удаляющегося Уизерби, я чувствовал не горечь поражения, а холодную, твердую уверенность, что не смотря ни на что — мы выиграли главное, и теперь родители этого тела были вне досягаемости от Уизерби и его тайных хозяев.

Конечно очень плохо, что для этого пришлось заплатить такую высокую цену, как публичное унижение бабушки, но это была та цена, которая в будущем принесёт мне одни только плюсы…

Я не хотел досматривать представление Дамблдора до конца, поэтому положил свою руку на плечо дрожащей от ярости Августы, и тихо, но твёрдо произнёс:

— Бабушка, пойдем отсюда. Нам с тобой больше нечего здесь делать.

Августа тут же вздрогнула, словно очнувшись, после чего посмотрела на меня, и я увидел, что в её глазах помимо ярости, мелькнуло что-то ещё, очень похожее на изумление моему спокойствию. Люциус на это только фыркнул, а вот Дамблдор посмотрел на меня с внезапным, пристальным интересом.

Бабушка в это время наконец смогла собрать остатки достоинства, после чего полностью игнорируя Малфоя и Дамблдора резко кивнула и сказала:

— Да, пойдем Невилл. Этот зал… он буквально пропитан трусостью и ложью. — в следующий миг она повернулась, и опираясь на свою трость, высоко подняв голову пошла в сторону выхода, не обращая внимания на шепотки и взгляды, провожавшие её.

Мы вышли из зловещего полумрака Зала № 10 в ослепительно яркий, шумный атриум Министерства. Солнечные лучи, падающие сквозь стеклянные витражи, казались жёсткой насмешкой после