Союз трёх императоров - Сергей Анатольевич Балакин

общем, к полудню оставшиеся матросы осознали бесперспективность дальнейшего нахождения в кубрике без еды и воды. И по приказу капитана начали по одному выходить наверх. Мы их тут же переправляли в лодку-сампан, стоявшую у борта шхуны на швартовах, – на ней японцы накануне переправлялись на берег. Мы заранее погрузили в лодку анкерок с пресной водой, два куля риса, спички, большой брезентовый чехол, несколько циновок и комплект рыболовных снастей, найденный в кубрике. Когда все японцы оказались в лодке, им бросили нож. Полагаю, их жизнь на атолле была более комфортной, нежели наша.

Кстати, Васюков пытался воспрепятствовать передаче японцам всего этого инвентаря и продовольствия. Он вообще отличался садистскими наклонностями и призывал пленников утопить. Пришлось мне, как офицеру и старшему по званию, объяснить ему, что экипаж шхуны – это не военный противник, а безоружные моряки-работяги, сборщики кокосов, которых мы и так незаслуженно обидели, реквизировав их судно. Убить их – значит взять на душу тяжелейший грех. Васюков только усмехнулся. Вести с ним беседы о нравственности и гуманизме – дело бессмысленное. Но швартовы, державшие у борта сампан с японцами, мы обрубили, и те на вёслах поплыли к берегу. Их было десять, а нас четверо; до сих пор не помимаю, почему они так легко смирились со своей участью. Я боялся, что в момент, когда мы развязали руки последнему, все японцы бростся из лодки наверх, ведь борт шхуны был невысок. Наверняка они знали, что наше ружьё без патронов, и единственную серьёзную опасность для них представляет только бывший капитанский меч. Думаю, что у японнцев были все шансы нас одолеть. Хотя, конечно, кто-то из них неизбежно погиб бы… Но к нашему счастью они не стали искушать судьбу и безропотно нам подчинились.

Помучившись какое-то время, мы кое-как поставили паруса. С трудом, но всё же вышли из лагуны в море. Это не пробковый плот, это какой-никакой корабль! Конечно, мы ликовали. Вчетвером, с единственным ножом, мы одержали верх над десятью японцами и захватили мореходное судно. Да ещё с запасом продовольствия и грузом кокосов. Казалось, вот она, улыбка фортуны!

Вообще-то для плавания по океану шхуна была не очень-то пригодной. Она была маленькой, тонн в семьдесят-восемьдесят. Удивляюсь: как на ней ходили японцы в такую даль? Двигателя и электричества не было и в помине. Ходовые огни и освещение – лампы на вонючем китовом жире. А со средствами навигации – вообще полный швах! Ни секстана, ни барометра. Единственный компас показывал нечто среднее между временем по Гринвичу и температурой воздуха по Реомюру. Нормальных карт – и то не было! А лоцию заменяла папка с примитивными очертаниями берегов и подписями исключительно на японском языке. Идти по счислению было невозможно, поэтому мы взяли примерный курс, ведущий к берегам Китая. Затем мы планировали вдоль берега добраться до любого мало-мальски оборудованного порта. А там – разведать обстановку и решить на месте, как вернуться в Россию: по морю или по суше.

Я как единственный офицер вступил в командование судном, возложив на себя обязанности капитана. Мы заступали на вахты парами: я с Васюковым, Лер с Зарубиным. Спали порознь: я и Лер посменно в капитанской каюте, матросы – в носовом кубрике. Питались рисом и чаем – после кокосового рациона такое меню казалось нам сказочно вкусным. Мешки с рисом хранились в кладовой выгородке; мы почему-то посчитали, что запас продовольствия очень большой. Поэтому не экономили. Вместо камбуза на шхуне в единственной надстройке был устроен очаг – металлический ящик с горячими углями, на которых мы по очереди варили рис и кипятили воду для чая. Между прочим, у японцев эта палубная надстройка являлась одновременно и штурманской рубкой, и камбузом, и кают-компанией, и даже молельней – в ней имелся алтарь со статуэткой Будды и разного рода тарелочками и подставками для благовоний…

Управлять шхуной оказалось неимоверно трудно. Мы с Лером проходили парусную практику во время учёбы, но ты сам знаешь, что это была за практика… «Верный-Скверный». У меня из всего курса в памяти осталась только одна заученная фраза: «Брамсели отакелаживаются булинь-шпрюйтами»!.. Ну, а два наших матроса, кочегар и трюмный машинист, в парусах – вообще ни уха, ни рыла. Мы пытались их обучить, но им это явно не нравилось. Они притворялись, будто ничего не понимают, команды выполняли нарочито лениво. Заставить нижних чинов соблюдать дисциплину оказалось невозможным. С откровенно вызывающим поведением Васюкова и попавшего под его влияние Зарубина я ничего не мог поделать.

Представь моё состояние: незнакомый парусник, без двигателя… А экипаж – всего четыре человека, из которых двое – саботажники и мерзавцы. Каково, а?

На второй день нашего самостоятельного плавания мы угодили в сильный шторм – баллов девять, а то и десять. Шквал налетел внезапно. Я был на штурвале, и пока моя нерасторопная команда пыталась убрать паруса, порыв ветра разорвал оба триселя в клочья. Через четверть часа сорвало и унесло в океан фор-стень-стаксель. Шхуна осталась неуправляемой, её стало швырять на волнах как скорлупку. Я пытался ворочать носом к волне, но от удара волны лопнул штуртрос… Трое суток мы на-

ходились в беспомощном состоянии, полностью во власти волн и ветра. Бортовая качка была чудовищна; волны били в борт с такой силой, что старый деревянный корпус нашей посудины не рассыпался лишь чудом. Но течь в трюме всё же открылась, и к исходу третьих суток там было три фута воды. Помпы на шхуне не было, и воду мы потом вычерпывали деревянной кадкой в течение трёх дней.

Шторм утих, но положение наше было бедственным. Своих координат мы не знали; куда нас унесло штормом, можно лишь предполагать… Курс – разумеется, весьма приблизительный -держали по звёздам. Запасных парусов на шхуне не оказалось, поэтому теперь мы могли идти лишь под двумя парусами: сохранился единственный стаксель, а фор-трисель мы кое-как сшили из обрывков. Даже при хорошем ветре в галфвинд мы ползли с черепашьей скоростью – не более двух-трёх узлов.

Так прошли две с половиной недели. Ни островка, ни встречного судна. Лишь однажды на горизонте мы заметили дым какого-то парохода, но он прошёл мимо. Днём – обжигающее солнце, ночью – удивительные южные созвездия. Но до идиллии было далеко. Вновь разгорелся конфликт между Васюковым и Лером. Мне очень хотелось запереть этого негодяя – Васюкова, конечно, не Лера – в канатном ящике и не выпускать до встречи с землёй. Но сделать этого я, увы, не мог: мы несли вахты парами, и втроём нам просто было не управиться. Кроме того, посади Васюкова под арест, не было никаких гарантий, что Зарубин его не выпустит. А тогда от озлобленного кочегара можно