Слуга Государев. Тетралогия - Денис Старый

— Стервь, дрянь, — уже отчётливо была слышна брань.

И голос я узнал. И тут же догадался, что там может происходить. У дверей стоял уже не только я, но и другие стрельцы. И я было решил их прогнать, но… появилась кое-какая мысль.

Решительно войдя в свою спальню, я увидел очень нелицеприятную картину. Настасья — та полная девчонка, которая, вроде как, проявляла инициативу и хотела со мной задружиться, — оказалась в моей комнате вместе с Анной. На пухлую руку Настасьи были намотаны чёрные волосы Анны.

А возле щеки моей служанки был нож.

Увидев меня, Настя тотчас отпустила Анну и швырнула нож под кровать, пытаясь принять вид невинной овечки. Как будто я не успел рассмотреть всё в деталях.

— Что ж ты, добрый молодец, служанку мою пользуешь? Нехорошо сие, — пышка принялась меня «воспитывать».

— Аннушка, сходи… — я осмотрел свою комнату, выискивая, чем же озадачить Анну. — Ещё воды принеси.

Она посмотрела на меня, зло зыркнула на Настасью. Причём смотрела на свою обидчицу так, что у меня закрадывалась мысль, почему же она не дала отпор. Но об этом поговорим потом.

— А ну, при мне останься! — потребовала Анастасия.

— Иди, иди, Анна, — махнул я в сторону двери. — Нам же потребно поговорить с тобой, Настасья?

Только что метавшая глазами молнии, Анастасия теперь покраснела, зарумянилась…

Эх, есть захотелось… Сейчас бы румяного поросёнка, да прямо из печи.

Некоторое время мы помолчали. Могло показаться, что я не знаю, с чего начинать интимный разговор. Ну или прямо-таки свататься. Но это было не так. Паузу я выдерживал, чтобы выиграть немного времени. А потом жёстко, решительно сказал:

— Там, за дверьми, стоят стрельцы. Не токмо они. Нынче же я выйду и скажу, что уста твои сладкие, а сарафан лёгкий.

Настасья поняла, что попала в ловушку. Ведь как бы она ни оправдывалась, она осталась наедине с мужчиной при закрытых дверях. А это уже очень серьёзный проступок, накладывающий тень на девичью честь.

— Батюшка-то мой меня любит. Коли скажу — что бы супротив тебя ни выдумал, то и сбудется, — проявляя детскую обиду, пугала меня Настасья.

Больше-то ей и нечем отговориться, кроме как батюшку поминать. Может быть, молодой стрелец и охолонул бы. Я же не сбавил тона ни на грамм:

— Ты сделаешь так, чтоб про Анну все позабыли, и чтоб была она моей служанкой. А коли узнаю, что мелешь худое на неё, тут же расскажу про то, яко ты сама лобызала уста мои.

И, насладившись моментом полной растерянности Настасьи, я резким жестом указал ей на дверь.

В один миг мелькнул и исчез её яркий сарафан.

Оставшись один в своей комнате, я улыбнулся. Как же всё-таки хорошо возвращаться домой! Именно так — домой. Вот и каша в котелке дымилась на столе, краюха свежего хлеба, казалось, также издавала дымок. И как прибрано, уютно. Дома.

От автора:

На словах он Лев Толстой, а на деле… тоже.

Так получилось.

Писать книги он не будет. Нет. Просто добрым словом и револьвером начнет менять мир. Потому что может. https://author.today/work/454557

Глава 12

Москва

14 мая 1682 года

В доме Ивана Михайловича Милославского царило уныние. Особенно хмурыми, чуть ли и не рыдая в голос, сидели сам хозяин усадьбы и его племянник Пётр Толстой. Старший из Милославских и вовсе считал, что всё кончено, что нужно сдаваться на милость Нарышкиным. А Пётр горевал по разорённой усадьбе. Он был бы не против сдаться, но только если вернут ему его благосостояние, его сундуки с серебром.

Ну не раздал в полной мере Петр Андреевич Толстой долги стрельцам, есть такой грешок. Тем более, что никакой премии не получили те из стрельцов, которые решили вступиться за Нарышкиных. И эти деньги осели в сундуках Толстого. А теперь… ни серебра сворованного, ни собственного, ничего.

Ч самого утра стрельцы, обороняющие Кремль, совершили вылазку и разграбили усадьбу одного из главарей бунтовщиков. Петра Толстого на месте не было. А и был бы он — так ничего бы не сделал, может быть, только сам бы пострадал.

На собрание мужчин, прежде всего своих родственников, с презрением взирала Софья Алексеевна. Она была полна решимости, она еще не чувствовала себя проигравшей.

— Что молчите, мужи многомудрые? — не без сарказма спросила Софья Алексеевна.

— А я своё слово сказал, — прорычал Иван Хованский.

Он был единственный, ну может еще в какой-то степени Василий Голицын, кто не окончательно растерял боевой дух. Правда была разница: Голицын думал умом, а Хованской только лишь чувствовал сердцем. Старик-воевода решил спеть свою лебединую песню и сдаваться никак не желал.

— Желаешь кровью залить Красную площадь? — повышенным тоном спросил Василий Голицын.

— А иного и не дано, — зловеще усмехаясь, отвечал Хованский.

— Тут иначе нужно. В Измайлово скакать, подымать поместных. Подкупать рейтарские полки. Хоть бы и всю казну на то тратить. Они могут перекрыть все потуги кремлевских сидельцев. А еще, потребно пускать в Кремль все больше людишек. Разоружать и пускать. Снеди там на седмицу, не больше. И буде много людей, через две седмицы завоют, — предлагал очень здравое решение Голицын.

— Еще кто скажет? — спросила царевна.

Кроме Голицына и Хованского, остальные вжали головы в плечи. Софья вновь с презрением посмотрела на собравшихся мужчин. Никто ничего толкового не предлагал. Да и сама Софья Алексеевна прекрасно понимала, что бунт был хорош только до тех пор, пока не установилось шаткое равновесие сил.

Если бы удалось с ходу прорваться в Кремль — то и можно было бы думать о победе и установлении своих порядков. Теперь же приходится идти на попятную. Ну или действовать. Два варианта были предложены. И, конечно же, Софья склонялась к тому, что предлагал ее любимый. Но прекрасно видела, что Хованский своего уже не отдаст.

Да и подкупить поместных, как и рейтаров, сложно, если возможно. Уж кого-кого, а конных стрелков, рейтаров, в России холили и лелеяли, лучшее давали. Это еще блажь покойного царя Алексея Михайловича. Так что эти воины кусать руку, которая их кормила, не станут, им ненавидеть трон не за что. Да и немало среди рейтаров дворян, которые прекрасно понимают, что происходит.

— Призываю тебя, князь Хованский, сложить оружие и просить милости у государя нашего, — неожиданно для многих жёстко и решительно сказала Софья.

Она сделала попытку урезонить буйного воеводу. Однако, Иван Андреевич Хованский посмотрел ненавидящим взглядом в сторону царевны. Он просто не мог сложить оружие. Это