Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

Исторический материал

Существующая литература по затронутым здесь вопросам немногочисленна. Следует упомянуть основополагающий труд Марии-Луизы Реккер «Национал-социалистическая социальная политика во Второй мировой войне» (1985). Полезными оказались эмпирически идеально обоснованные социально-исторические исследования Бирте Кундрус «Женщины-воительницы» (1995) и Кристофа Расса «Человеческий материал» (2003). Есть ряд более ранних исследований о «голодной войне» с Советским Союзом. Поэтому для главы «Рядовой потребитель» не потребовалось особых исследовательских усилий, даже если бы нашлись некоторые новые источники. Она основана на книге «Теоретики истребления» (1991), написанной Сюзанной Хайм и мной, и также на некоторых исследованиях Кристиана Герлаха в книгах «Война, еда, геноцид» (1998) и «Рассчитанные убийства» (2000). Многотомный дневник Геббельса, тщательно отредактированный Эльке Фрёлих, также являлся незаменимым документом из самого сердца национал-социалистического режима по многочисленным отдельным вопросам.

В то время как о бесцеремонном, направленном на благо германского народа управлении распределением продовольствия во время Второй мировой войны кое-что известно, этого нельзя сказать о методах, используемых для стабилизации стоимости денег и ограничения военных прибылей. Гитлер, его советники и сотрудники обоснованно опасались возникновения неприятных повторений 1914–1918 годов. Так, в сентябре 1941 года Геббельс заметил: «Нам будет очень трудно пережить новую инфляцию»[70]. Экспроприация собственности евреев также относится к этому контексту.

Я столкнулся с этой связью между антиинфляционной политикой, ариизацией и благосостоянием германского народа, когда работал с Кристианом Герлахом над исследованием об убийствах венгерских евреев. На более позднем примере Венгрии показывалось, как «мадьяризировалось» имущество местных евреев. В частности, это означало, что мебель из спальни депортированной еврейской семьи покупалась соседями-мадьярами. Доходы от таких сделок, которые проводились сотни тысяч раз в последние месяцы войны, а также банковские вклады, акции и депозиты перекочевывали в государственный бюджет Венгрии, а уже оттуда в бюджет, из которого оплачивались оккупационные расходы вермахта, все поставки в Германию и жалованье каждого германского солдата. Речь шла о случае крупномасштабного государственного отмывания денег, в котором венграм приходилось выполнять грязную работу. Осознание этого стало отправной точкой для настоящего исследования: я хотел знать, практиковался ли обнаруженный мною «венгерский метод» в остальных частях оккупированной Европы. Поэтому для начала необходимо было проверить гражданские финансовые управления и национальные банки Германии, союзных и оккупированных стран. Затем надо было изучить деятельность лиц, ответственных за финансирование войны в вермахте. И наконец, был проведен анализ того, как еврейская собственность превращалась в деньги, как они смешивались с другими денежными потоками и куда они в конечном счете направлялись.

Голландский ученый Я. ван дер Леу уже давно начал думать в этом направлении. Еще в 1950-х годах в его экспертных заключениях для германских судов анализировалась связь между подготовкой к войне, войной и национализацией еврейской собственности. Что касается «небюрократической экстренной помощи» пострадавшим от бомбардировок немцам с помощью содержимого квартир изгнанных и депортированных евреев, недавно был опубликован ряд важных исследований. Следует особо отметить новаторскую работу Вольфганга Дрессена «Об “Операции 3”. Использование немцами соседей-евреев» (1998).

Расследования деятельности германских оккупационных режимов в Сербии (Schlarp, 1986), Италии (Klinkhammer, 1996) или Норвегии (Bohn, 2000) тщательно проработаны, но теряются в обилии местных фактов и предположительной (или реальной) конкуренции между службами. Поскольку военные и административные достижения власти в названных работах анализируются преимущественно с позиций «потерь от преодоления сопротивления», «конкуренции между ведомствами», «неэффективности» и «провалов», читатель в конце озадаченно спрашивает себя: «Как же при всем этом проклятый нацистский режим смог так долго продержаться?» Более специализированные научные исследования, например исследование Герхарда Альдерса о германских грабительских походах в Нидерланды или исследование Жана-Марка Дрейфуса об ограблении французских евреев («Плановые грабежи»), избегают бесполезного научного копания в обычных ведомственных конфликтах.

По главной теме (военно-финансовой политике Германского рейха в 1939–1945 годах) адекватные исследования практически отсутствуют. Более раннюю работу Фрица Федерау можно отложить в сторону, как недостоверную. Автор еще со времен нацизма знал, о чем говорить и что скрывать. Зачастую недавние обширные исследования деятельности отдельных промышленных предприятий, банков и страховых компаний носят в лучшем случае узкоспециализированный характер и мало способствуют исторической контекстуализации. Исследование Манфредом Ортелем великой «Истории германской экономики военного времени» Айххольца дает некоторые важные наблюдения, как и его диссертация в Ростокском университете о Рейхсбанке. Однако, возможный вклад этих двух тематически интересных работ по теме снижается, поскольку Ортель зациклен на вопросе интерпретации фашизма в ГДР и в своих тезисах терпит неудачу в вопросе о том, кому было выгодно финансово-экономическое угнетение Европы.

Для сравнения: исследовательская группа, десятилетиями работавшая в управлении научными исследованиями военной истории бундесвера над многотомным трудом «Германский рейх и Вторая мировая война», финансируемыми миллионами марок и становившимися все более стерильными в своих выводах, категорически отказалась сделать финансирование войны темой одного тома или хотя бы более крупного раздела. Важные инструменты эксплуатации (такие как оккупационные марки) германские военные историки посчитали слишком сложными. Они также позволяют обширному аппарату финансовых офицеров вермахта (интендантов) исчезнуть во мраке германской военной истории. Решение (якобы сложной) загадки оккупационных марок, важной для понимания народного государства Гитлера, находится в части II этой книги, в главах «Индивидуальная оплата» и «Коллективная экспроприация».

Эпизод, который я пережил несколько позже в Федеральном военном архиве во Фрайбурге, хорошо соотносится с моим опытом общения с коллегами из Управления научными исследованиями военной истории. После того как я заказал там аннотацию (крайне неполную) к фонду «Вермахт Рейха 7/Верховное командование вермахта/Интенданты особого назначения», ответственный за поиск архивариус позвонил в читальный зал и сказал мне: «Господин Али, вам, конечно, виднее, но, кажется, вы ошиблись, эти документы обычно никто не заказывает». Интендантами назывались финансовые офицеры вермахта, и большая часть документов об их деятельности исчезла бесследно. Немногое сохранившееся, видимо, не каталогизируется должным образом и не предлагается к использованию. В печатной версии крайне интересные источники, посвященные деятельности фонда, описаны неверно («…преимущественно списки и бухгалтерские записи»), а в электронной версии Федерального архива отсутствуют упоминания об интенданте особого назначения вермахта. Там, где имеются документы по вопросам финансовой и валютной политики, они часто не принимаются во внимание.

Примером этого является сборник документов «Служебный дневник германского генерал-губернатора в Польше 1939–1945 годов», который Вернер Прег и Вольфганг Якобмайер опубликовали в 1975 году по поручению Мюнхенского института современной истории. Подробно задокументированная в источниках деятельность директора Рейхсбанка и главы эмиссионного банка в оккупированной Польше Фрица Перша, которая периодически попадала в нем в краткие реестры («Банковские вопросы и т. д.»). Той же избирательной слепотой по отношению к вопросам финансовой и валютной