Народное государство Гитлера: грабеж, расовая война и национал-социализм - Гётц Али

В своих воспоминаниях мой дед подробно описывает проведенные им на Первой мировой войне годы. Филолог-классик с докторской степенью, которому отец запретил учиться на математика, служил командиром батареи на Западном фронте. В 1917 году его правой рукой был «замечательный» фельдфебель. «Он не знал страха. Я хотел произвести его в офицеры и предложил доложить о своем желании командованию. Он ответил мне: “Мой отец – портной. Я должен остаться унтер-офицером. Я не впишусь в офицерское общество”. Но Железный крест первого класса он получил»[55]. Такова социальная динамика, начавшаяся еще в годы Первой мировой войны. НСДАП с большим успехом взяла ее на вооружение. Она привлекла тысячи образованных людей, оставивших свое классовое высокомерие в грязи окопной войны. В нее вошли рабочие с социалистическими взглядами, мелкие ремесленники и служащие, надеявшиеся на социальное признание и лучшую жизнь для своих детей. К ним примкнули и те, кто уже воспользовался преимуществами образовательной реформы Веймарской республики и желал продолжить продвижение по социальной лестнице. Всех их объединяло стремление не к новому классовому господству, а к политической ситуации (что сегодня почти само собой разумеется), при которой социальное положение человека на момент рождения должно как можно меньше влиять на его дальнейшую жизнь, карьеру и положение в обществе.

По прошествии времени расовая теория национал-социализма понимается как прямое руководство к ненависти, убийствам и истреблению. Но миллионы немцев привлекло обращенное к ним обещание всеобщего равенства. Нацистская идеология подчеркивала различия для чужаков и нивелировала их внутри германского общества. Говоря словами Гитлера, «внутри германского народа – полное единство нации и возможность образования для всех и каждого, но снаружи – только господское поведение!»[56]. Для принадлежавших к большой расово однородной группе (а это было 95 % немцев) различия во внутренних отношениях разных слоев общества уменьшились. Для многих политически желательное нивелирование классовых различий ощущалось на занятой на государственной службе молодежи, в службе труда, крупных партийных ячейках, а постепенно – даже в вермахте. Столь же однобоко, как милитаризация, рассматривается сегодня и нацистская униформа. Если задуматься о школьной форме, которую до сих пор носят в некоторых странах, форме бойскаутов или футболках спортивных клубов, то одинаковая одежда также служит для стирания различий между обеспеченными и менее обеспеченными людьми.

Та же концепция применялась ко всему генеральному плану колонизации «Ост», который тщательно продумывался в 1939–1942 годах и должен был предложить немцам больше места, сырья и возможностей для личного развития. В своем окончательном варианте 1942 года план предусматривал изгнание 50 млн славян в Сибирь. На протяжении многих лет Германское научно-исследовательское общество продвигало технократически хорошо продуманное крупное преступление, целью которого было убийство многих миллионов людей, а средства на исследования по этому вопросу были включены даже в госбюджет 1945/46 года. С точки зрения внутренней политики план колонизации востока следует понимать как топливо для растущего классового движения в Германии. Гиммлер говорил о «социализме хорошей крови». Гитлер с энтузиазмом заявлял: «Мы можем вывезти [на восток], например, наши бедные рабочие семьи из Тюрингии и Рудных гор, чтобы предоставить им больше места». Таким образом, Германский трудовой фронт хотел видеть «ликвидацию по крайней мере 700 тыс. сельскохозяйственных мелких и проблемных хозяйств»[57]. Все научные исследования так называемых «поселенческих резервов» германского народа указывали на «резервную армию» Маркса. Другими словами, речь шла о тех слоях населения, которые 30 или 60 лет назад, движимые нищетой, иммигрировали бы в Америку.

В 1942 году немецкие дети играли в «Колонизатора Черноземья», солдатские невесты мечтали о сотнях тысяч поместий на Украине, и даже бравый солдат Генрих Бёлль (который, безусловно, не был послушным исполнителем) писал родителям 31 декабря 1943 года из военного госпиталя: «Я очень тоскую по Рейну, по Германии и все же часто задумываюсь о возможности колониального существования здесь, на востоке, после победы в войне»[58]. Авторы детских книг Теа Хаупт и Ильзе Мау придумали букварь «для самых маленьких». С его помощью предполагалось «приобщить малыша к идее колонизации, а кроме того, попытаться переделать детские игры в индейцев на игры в колонизаторов востока». Это привело к проектам вроде этого: «Давайте одолжим у Мальчика-с-пальчика семимильные сапоги, иначе нам так быстро не управиться, и вместе пролетим над дальними странами. <…> А сейчас мы очутились в плодородном Черноземье. <…> Рядом с пшеницей и рожью шелестит на ветру кукуруза»[59].

Все это планировалось не только в интересах аграриев или монополистов, а в виде конкретной утопии для всех и каждого.

Травма 1918 года

Первая мировая война нанесла политическому эмоциональному багажу немцев три тяжелые травмы: голод в результате британской морской блокады, обесценивание денег и гражданскую войну.

Во время войны от голода умерло более 400 тыс. человек. Кроме того, были те, кто из-за дефицита еды и медикаментов заболевал неизлечимой формой туберкулеза или другими инфекционными заболеваниями и умирал раньше времени[60]. Одной из наводящих ужас картин того времени был стремительный рост цен. По сути, цены на продовольствие во время войны выросли на 100 %, а в некоторых местах страны – намного больше[61]. Взвинчивание цен, почти не контролировавшееся государством, переложило экономическую разруху на плечи простых людей, не имевших в то время в своем распоряжении никаких материальных резервов. Гиперинфляция 1923 года привела к фактическому исчезновению среднего класса, настроенного в патриотическом духе.

Анализируя последние два года Первой мировой войны, становится ясно, что ощущение упадка нации ассоциировалось у многих немцев с ненавистными образами трусливых выгодоприобретателей от их страданий. Согласно распространенному мнению, они ввергли верноподданнический народ в саморазрушительное недовольство. Только поэтому Германия после двух выгодных мирных договоров на востоке (Брест-Литовского от 3 марта 1918 года и Бухарестского от 7 мая 1918 года) упустила реальную победу на Западном фронте. Только после нарушения внутренней сплоченности отечество рухнуло в военном отношении и угодило прямиком в засаду кровожадного большевизма. Поэтому в пункте 12 партийной программы НСДАП говорилось: «Ввиду огромных имущественных и кровавых потерь, которых требует от народа любая война, личное обогащение посредством нее должно рассматриваться как преступление против народа. Исходя из этого, мы требуем полной конфискации всех военных прибылей».

Взаимодополняющие страхи перед военными спекулянтами и революционерами легко проецируются в пропагандистский фантом. Это «еврей-плутократ», который из жадности к наживе сыграл на руку столь же алчному «еврею-большевику». В то время как один якобы уничтожал средний класс и толкал крестьянские и пролетарские низы в кабалу больших денег, другому приписывалась коммуна – разрушение всего достигнутого, конец религии, обычаев, закона