90 лет вместе со всей страной: воспоминания и размышления (Кантуры, Хитрые, Щерба) - Николай Александрович Каланов

сок на грудь и живот. Внизу сада росло два высоченных тополя и очень большая роскошная дикая груша. Осенью при перелете птиц, на ней вечером садилось огромное количестве птиц: чаще грачей или воробышек. Дядя брал ружье, садился на ступеньки крыльца, сажал меня на колени, направляя ружье в сторону груши. Я, сидя на коленях, спиной упираясь ему в грудь, тянул двумя руками за спусковой курок ружья. Раздавался грохот выстрела. Мы бежали под грушу и собирали убитых дробью и раненых пташек. Мне было жалко их и гордо, что я уже умею стрелять. Дичь доставалась кошкам. Кошек любил дядя Трофим. Он обычно подымал кошку или кота, пальчиками оттягивал им щеки (будто они улыбаются) своим носом терся об их лоб и приговаривал «чи-чи-ли-чи» или «че-чиль-чечиль» соответственно. Вообще, дядя Трофим был добродушным человеком.

Между нашим двором и бабушкиным изгороди настоящей не было. Колья (столбики), на которые было натянуто 2–3 проволоки, а потом канава. Во время дождей всегда текла вода. Черед сад наш и бабушкин, шла тропинка (дорожка протоптанная). Через канаву – «перелазка» – метра полтора длиной – доска как мостик, соединяющий берега канавы в проеме изгороди. Здесь часто меня встречали гуси. Гусак во главе, шипя под гогот и поддержку остальных, бросался на меня, размахивая крыльями и нещадно щипая. Когда я сопротивлялся, они меня окружали, дружно гоготали и еще активнее старались ущипнуть. А когда я убегал, еще громче гоготали, видимо от удовлетворения, радуясь и смеясь, мне в след.

У бабушки были и павлины – с очень красивой окраской; индюки, цесарки и собака «Аза» с длинной шерстью сизо-серого цвета. Степан подстриг ее подо льва, оставив шерсть на шее, как гриву и на кончике хвоста. В темноте можно было подумать, что это лев. Но ей не повезло. Чужая злая собака откусила у нее губы так, что у нее все время были видны зубы. У нас тоже были цесарки, гуси, куры, много голубей и кроликов, кавказская овчарка серо-белого цвета. Лошади для кубанских людей играли огромную роль. Отец иногда ездил к родственникам в станицу Гривенскую и др. Оттуда привозил полную бричку вяленой рыбы (тарань, судак, окунь, шамайка, рыбец, сазаны, осетры и т. д.). Осетры больше метра длиной. Всем родственникам хватало поесть на 2–3 месяца. Ездили часто в гости. Помню линейки или даже двумя ехали в Кореновскую, отец с мамой и я; Клоп Павел с женой (позже стал Клопотов), Пустовары с семьей. Останавливались у реки Бейсуг напоить лошадей и водяную мельницу посмотреть. Мельница атамана Шабалына. О ней молва: «Пытався щуку лынь: дэ Шабалын млын? Там ны гарчить и ны грымыть, там добрэ жыть». Вода падала на лопасти колес, вертя их и движение передавалось на жернова. Мало того, колесо подымало вверх воду и сливало ее в длинное корыто, из которого она текла по канавкам, поливая капусту и др. огородные овощи. Клоп Михаил выломал несколько штук рогожин с плотными куничками и порезал себе палец. Мужики шутили: – «Кровь у тебя ну как у клопов, почти черная». В Кореновске были у тети Симы. Было много родственников: Щербы, Петрусенки, Кобзари, Батоги и др. У тети Симы на стенах много больших фотографий, иконы. На фотографиях мужчины в черкесках и в бурках.

Во дворе сложили скирду сена, довольно высокую. Братья мои старшие на 6–10 лет – Степан, Алексей и Александр затащили меня на скирду сена. Я кувыркался на ней и как-то сорвался верх ногами на землю. Шею не свернул, но руку вывихнул. Рев мой услышала мать. Братья удирать. Дело было под вечер. Мне всегда везло. Соседка бабуся Руссая (фамилия) – костоправка. Мама меня на руки и бегом к ней. А она в это время в полумраке у большой жаром дышащей печки, в очках и чепчике, с длинной ровной палкой (веретеном). На веретене штук 4–5 бубликов. Бабуся крутила их вокруг веретена над раскаленными углями. Я испугался ее и заревел. Когда бублики чуть зарумянились, она их сняла и на столе оставила. Я не давался осмотреть руку. Она сказала: «Вот съешь бублик и перестанет болеть». Теплыми бубликами, очень ароматными, стала угощать маму и меня и сама ела. Мама так хвалила и аппетитно ела, что и мне захотелось. Мама дала мне бублик. Пока я ел и не заметил, как бабушка Руссая мне руку на место поставила. Домой возвращались веселые и с бубликами. Но это мелочь. Еще ранее, якобы я упал с крыши дома, убегая от ос и убился (потерял сознание), а потом ожил.

В эти годы я имел свой карандаш и рисовал больше на стенах, чем на бумаге. Оценка – трепка за уши, поэтому они у меня большие. Братья меня учили кататься верхом на лошадях и на быках, свиньях, овцах. Однажды посадили на барана, а он вырвался и в отару. Я чудом удержался за рога. Чуть не затоптали меня овцы. Алексей выхватил.

Игрушек у меня почти не было. Алексей вырезал мне из тополя голову и к ней туловище лошадки. Воткнул хворостину. Вот я верхом садился на хворостину и скакал по двору. Позже малое колесо от плуга, в отверстие ступицы вставлял стальной прутик – ось и руками, опираясь на ось, катал его по двору, согнувшись почти до земли.

В три года я еще плохо выговаривал буквы «Р» и «Ш». Вместо «Р» я произносил «ЙЕ», вместо «Ш» – «Х». Над этим потешались старшие, дружки братьев и подруги сестер, допытывались как зовут моих соседских дружков Еремина Шурка и Широкого Шурка, Ушатова Мишу – Ухатов Миха, а Шурка – читатель сам поймет. Зато я легко взбирался на деревья и на крышу хаты. С крыши я приветствовал молодых женщин: «А – ахи! Чейгнява»… Так меня научили старшие ради потехи. Проходящие улыбались, меня хвали и обе стороны были довольны. Учили меня грамоте: арифметике, рисованию, азбуке, писать буквы печатные и декламировать стихи, петь частушки. Мама читала чаще стихи Пушкина, которые и ныне помню.

До коллективизации во дворе сделали «ток» – участок, уплотненной земли для обмолота зерна и бобовых катками и бичами. Солому убирали волоком, захватывая копну и лошадью ее волокли к скирде. Старшие дети прыгали на копну и «катались». Я тоже залез и не удерживался, руки мои подвернулись, кожу содрало, голову чуть не оторвало. Во время остановили лошадь. В другой раз зацепился на косогоре босиком (дело было летом) и отбил себе пальцы ног и сейчас почти на них нормально не наступаю.

Две трети двора – глина, на