90 лет вместе со всей страной: воспоминания и размышления (Кантуры, Хитрые, Щерба) - Николай Александрович Каланов

было для бесед, отец уходил на работу в 5.00 (темно) и приходил темно. После ранения отец был слабым, и недостаток средств не позволяло отцу перестроить хату, хотя бы настелить полы и чердак в конюшне, на чердаке был камыш и сарай без чердака, все из камыша. Хотя пол был земляной, засыпанный золой, при топаний ногами, ощущались пустоты. При обысках активисты в поисках зерна или клада, прямо в 2-х комнатах раскапывали лопатами ямы. Естественно ничего кроме золы не находили и уходили. Мать только проливала слезы, отец приходил с работы поздно, хмурился, но молчал. Дети, старше меня, да и я, возмущались. Отец тоже явно возмущался, но без нас. Но ничего не мог поделать. Детей куча, заботы – их прокормить и как-нибудь одеть, обуть и в школе учить. Только заделаем эти ямы, подсохнет пол «доливка», смотришь опять идут, уже другие активисты. Опять слезы мамы. Выступать против активистов – сошлют в Сибирь. Ведь выслали семьи всех Редькив, Щерб и др., в том числе тетю Марию – замужем за Редькой Александром с 3-мя малыми детьми (10,7 и 3 годика) и Ульяну – замужем за Редькой Сергеем с ребенком Машей – 2 годика, на угольные рудники Северного Урала. Мне было уже 4 года, зима, снег лежал.

Высланная семья Редько на спецпоселения в 1930 г.

Смотрю в окошко, а к нам со стороны бабушки идет группа активистов, я на кухню, хватаю рогач и в коридор. Только они дверь в коридор открывают, я им рогачем в морды. Конечно, я не достал мужика рогачем. Он вырвал из рук моих, а меня за ухо. Ах, ты контра! Змееныш! Выскочила мама со слезами и криком, уже не помню как я вырвался и босиком по снегу, раздетый побежал к сараю. Хотел спрятаться в соломе. Там у меня с дружками норы в соломе были. Мать еле поймала меня и притащила ревущего в хату. На этот раз я хотел защитить маму от рытья доливки и слез. Она уже пузырьками пила валерьянку, переживала за всех нас и за сосланных дочь и первую маленькую внучку, любимую Машеньку. Но как говорят: «добро и зло часто ходят рядом» или вместе. Еще до прихода активистов, к маме зашла по каким-то делам член правления создавшегося колхоза, активистка, хорошо знавшая нашу семью. Они были на кухне и обе выскочили в коридор на мои крики. Тетя (то ли Надя, то ли Катя Панченко, Юрченко, Чернявская, не помню), уже знала о горе моей мамы и предшествующих нашествиях активистов. И пока мама догоняла меня и тащила в хату, успокоила новых активистов и уговорила не рыть яму и пожалеть маму. Так что они потоптались, убедились в нищете нашей, погрозили мне и ушли. Так, что я оказался только «запалом» в защите мамы, а защитила эта добрая, смелая тетя. Очевидно, она имела авторитет, а может быть и власть и ее активисты знали. Пришли со школы Сима, Маня, Шура. Радовались, а мама больше молчала, была в тревоге. Эта тревога как-то передалась и мне до самого прихода отца. Ему там сделали за меня «нагоняй», пригрозили. А у отца закон: Любой проступок или самовольство – наказуемо. Он достал свой военный ремень, вытащил меня из-под кровати и отстегал изрядно, не взирая на мои заклинания – «больше не буду». Но все прошло и обиды к отцу я никогда не имел. Наказывал он и старших братьев. Но никто из нас не обижался. Все поделом. Мы его считали добрым папаней.

Был апрель или май 1933 г. голод в станице свирепствовал. В школе после уроков ученикам давали по поварешке мамалыги. Школьники приходили с алюминиевыми мисочками. Мамалыга – каша из кукурузной крупы, не очень крутая, но и не текучая. Это я знал, так как в эту школу ходила сестра в 4 класс. Перед школой ближе к нашему двору маленький домик-сторожка. В нем жила женщина-уборщица школы и сторож. У нее дочь дружила с моими сестрами, а младший сын – со мной. И я с мисочкой в конце занятий перед тем уроком, после которого дают на кухне (маленькая комната с большим котлом и печью) мамалыгу, юркнул в один из классов и уселся за последнюю парту. Учительница не заметила, она решала на доске пример. Затем вызвала одного ученика решить подобный пример. Он не смог решить. Она: – Кто решит? Иди к доске. Никто не вышел, она опять: Ну, кто? Смелее, не бойтесь. И я не раздумывая, подбежал к доске, взял мел и решил. Учительница похвалила меня и спрашивает: ты с какого класса? Я ответил, что еще маленький и что в школу меня примут только осенью. Она удивилась, что я уже арифметику знаю за 2 класс. Я похвастался, что весь букварь знаю наизусть и умею писать. Она спросила мое имя и где живу, и зачем пришел в школу. Я смутился и признался, что хочу попробовать мамалыги. Учительница еще раз меня похвалила перед всеми и спросила, обращаясь ко всем: «Ну, он заработал? Угостим его мамалыгой?». Все согласились. Построив в шеренгу класс (и меня туда же) повела на кухню. Подошла к поварихе и что-то ей сказала, показав на меня. Повариха всем быстро в мисочки по поварешке (большая ложка), а когда подошла очередь мне положить, улыбаясь дала добавки. Некоторые, выходя тут же в классе или во дворе ели, а многие несли домой, поделиться с мамой или бабушкой. Я тоже бегом домой, угостить маму.

Еще раз о родителях

Отец и мать были православные. Перед едой крестились, а после еды крестились и благодарили бога за хлеб-соль. О религии и политике вообще разговоров не было и времени тоже. И отцу и маме выпала трудная и непростая доля пережить русско-японскую войну, революцию 1905 года, мировую войну 1914–1917 г., революцию и гражданскую войну 1917–1922 гг. ранение отца, коллективизацию, индустриализацию, голодомор, Великую Отечественную войну.

Праздников и часов развлечений у них не было. Труд, труд благородный. Радио у нас не было. Газеты и журналы выписывали, читали. Книг много принесли от деда Филиппа. Мама знала много стихов и меня учила. Отец мне иногда (по вечерам в выходные дни) читал вслух великолепным голосом. В колхозном клубе отец бывал на собраниях, после которых демонстрировался кинофильм или концерт, и отец иногда задерживался. Оба имели добродушный характер. За все годы я не могу припомнить случая обострения отношений, скандалов, ругательств и т. п. Замечания, конечно, бывали,