И и Я. Книга об Ие Саввиной - Анатолий Исаакович Васильев

Многие звонили. Старуха: “Я не могла уснуть от вашего изумительного гигантского таланта. Вы актриса моего вкуса и моего понимания. Вы ничего не играете, вы живете такой правдой!" Потом о себе: “Я работаю в дворницкой", потом — “Передайте Ефремову, что удивительный актер, но всё равно не чета вам".

Старуха

Именно так (с большой буквы — подчеркивала Ия) звали в театральной среде Фаину Георгиевну Раневскую.

Ия (из интервью):

Однажды Олег Николаевич Ефремов, желая меня обидеть, — все потом страшно хохотали — сказал: “Ну ты, Раневская МХАТа". Сравнивать, конечно, нечего: это был мощнейший человек; но со мной, во всяком случае (это удивительно), она держалась на равных. А своим уникальным отношением к жизни Фаина Георгиевна всех подтягивала. Мое знакомство с Фаиной Георгиевной случилось совершенно неожиданно. После “Дамы с собачкой" я получила, не будучи знакомой с ней, письмо от Раневской (долго его хранила, но по моей неряшливости всё у меня теряется, к сожалению). В нем Фаина Георгиевна писала примерно следующее: она знает, что я журналистка и что хочу работать в Детгизе. Откуда она всё знала? Она всё всегда знала. Не видя телевизор, всё про всех знала! Это была фантастическая женщина и величайшая актриса. Она написала: “Подумайте! На мой взгляд, Ваша судьба — это театр". Вот так она предрекла. Я тогда, честно говоря, даже не задумывалась об этом.

Стены нашей квартиры плотно увешаны фотографиями, живописными работами наших друзей (удивительно, сколько замечательных художников произрастает в нашей среде!). Когда впервые оказавшийся на этом вернисаже с интересом спрашивает “чья это картина?", и в ответ слышит фамилию хорошо известную, но не по выставочным залам, а по сцене или по экрану, радостное его удивление убеждает — сия работа годится и достойна. Среди этих полотен и картонов выделяется весьма экспрессивная карандашная графика: странного вида мужчины с музыкальными инструментами отчаянно играют какую-то мелодию, которую, кажется, вот-вот услышишь. На белом паспарту надпись: “Comedia dell’arte". На оборотной стороне (если снять со стены и повернуть) большими буквами:

“Талантливой Саввиной от такой же талантливой Раневской. 74 г.

P.S. Это подарил мне добрый друг (ушедший). Она мне дорога, картина сия, а потому дарю ее Вам с любовью и дружбой".

Когда Ию просили рассказать про ее дружбу с Раневской, она, слегка обостряя ситуацию, отвечала: “Нельзя сказать, что ты дружил с гением. Я ее знала".

Дома — телефонный звонок. Знакомый, под-ражаемый всеми голос просит позвать Ию Сергеевну. Говорю Фаине Георгиевне, что Ии нет дома, “но я обязательно передам, что вы звонили".

— (Ласково.) А вы кто? (Еще ласковей.) Ее друг?

— (Через паузу, соображая, как определиться.) Да…

— (Глубокий вздох.) Как я ей завидую!

Возникшая пауза грозила перерасти в бесконечность. Там это поняли и положили трубку, оставив меня в восторженном недоумении: должно — как я ВАМ завидую! Почему — ЕЙ? Вот, поди…

Ия (из статьи):

Мое литературное образование всегда подсказывало выбор ролей в кино. Скажем, “Дама с собачкой" — потому что Чехов, “Кроткая" — потому что Достоевский. Опять же Раневская. “Сниматься в плохих фильмах, — говорила она, — это всё равно что плеваться в вечность.

Я делала это всю жизнь. И что? Деньги прожиты, а позор тянется". Вот и мне советовала: “Учтите, деточка, не повторяйте моих ошибок". И, хотя ошибки всё равно повторялись, я старалась следовать ее совету.

Ее в 1976 году наградили орденом в связи с 80-летием, и множество людей столпилось в гримуборной. Фаина Георгиевна с грустью сказала: “У меня такое чувство, что я голая в ванной, и пришла экскурсия".

Из дневника:

Дивный звонок Старухи, очень кстатный. — “Я хожу одной ногой [последствие травмы], после меня останется только Доронина. Хорошие люди умирают рано — значит, я стерва".

Поехала к Раневской. Она кормила меня, жаловалась на жизнь, здоровье: “Я похожа на авоську, в которую забыли положить продукты". Дала оливковое масло для лица, чай.

Из интервью:

Фаине Георгиевне предложили книжку написать “Юмор Раневской". — “Какой юмор, одни камни в желчном пузыре". Или как-то звонит:

“Что вы читаете?" Говорю: “Генриха Манна, «Молодые годы короля Генриха IV»". И она тут же: “А я не читаю. Я всё перечитываю. Всё Пушкина, Пушкина. Мне даже приснилось, что он входит и говорит: «Как ты мне, старая дура надоела»".

Из дневника:

Ездила к Старухе. “Если я долго не подхожу к телефону, значит, я умерла". Грустный юмор.

У меня плохое настроение, потому что я недовольна своим возрастом. Ф.Г.

Вот дневниковые записи, сделанные вслед за событиями, видимо, не одного дня. Они собраны в едином блоке с предваряющей надписью: СТАРУХА. Эти блистательные миниатюры Ия часто с удовольствием цитировала:

Чтобы уснуть, я считаю до 15 миллиардов! А так как со счетом у меня всегда было плохо, то считаю так: один миллиард, два миллиарда…

Жить можно только в нашей стране: иностранцы такие веселые, такие чистые — так жить нельзя.

Раневская: “Торопи, товарищ, ноги в трудных поисках мечты". (Цитата.) Ее собственная фраза “для комедии": “Я не от мира сего и прошу с этим считаться".

Я курила 50 лет и бросила. А почему? Из любви к творчеству, из любви к профессии, которую я терпеть не могу.

Она мне говорила, что знает, как мне тяжело жить, какие у меня обнаженные нервы… И вдруг сказала: “Девочка моя, я совершенно одинока. Все друзья у меня умерли".

Раневская полюбила меня с ее первого письма, а я ее любила и люблю сейчас, и буду любить, пока жива.

В архивных залежах, повторюсь, никак не лелеянных и не прибранных, обнаружился древний блокнот старинного вида: в кожаном, сильно потрепанном переплете, с большой металлической пряжкой, замыкающей створки обложки. Аккуратность почерка (в отличие от позднего — размашистого) показывает, что блокнот ранний, если не первый.

И вот что там:

А почему, в сущности, ты должна быть довольна собой? Что ты сделала для того, чтобы быть собой? Работала, много училась, видела жизнь, любила людей? Нет. Разве можно гордиться или быть довольной тем, что дает судьба без твоих усилий? Разве заслуга, что ты родилась с более подвижной нервной системой? То, что ты сделала, — это использование того, что тебе дано; ты отдаешь людям, что не твое: ты сама ничего не дала