Первая война Гитлера - Томас Вебер

и процветающая Германия может быть основана только в том случае, если она избавится сама и освободит мир от марксизма и евреев, поскольку, как это выразил Гитлер, "не существует такой вещи, как взаимопонимание с евреями. Это должно быть безоговорочное 'или-или'."

С того дня, когда книга Гитлера Mein Kampf была доставлена в первый книжный магазин, существовали горячие споры о её значении. Мнения простирались от убеждения в том, что Mein Kampf обеспечила детальный план для Третьего Рейха, Второй мировой войны и Холокоста, который был систематически и постепенно со временем внедрён, до позиции, в соответствии с которой точки зрения и политики Гитлера развивались лишь постепенно. В соответствии с последней, Гитлер лишь изложил примерную программу, которая часто была противоречивой по характеру, и использовал сильный метафорический язык, который в тот момент всё ещё не содержал каких-либо геноцидных намерений.

Одинаково интересный вопрос, как и тот, каковы действительно были намерения Гитлера в это время, это представляли ли другие люди, включая ветеранов полка Листа (мало кто из них в действительности прочёл чрезвычайно нудную и многословную книгу Mein Kampf, даже если она и была у них), каковы были истинные намерения Гитлера. Каковы бы они ни были, большинство немцев не понимали Mein Kampf буквально, в любом случае не его антисемитизм. Гитлер пришёл к власти не вследствие, а несмотря на свой грубый и злобный антисемитизм.

***

В конце 1924 года Гитлер был освобождён из тюрьмы, и вскоре после этого был отменён запрет на NSDAP. Однако, будучи иностранцем, Гитлер должен был опасаться депортации из Германии, поскольку теперь у него была судимость. Однако Железный Крест Гитлера, кроме всего прочего, спас его от репатриации в Австрию. Каковой бы ни была подоплёка получения им Железного Креста, это позволило ему заявить, что он гражданин Германии. Он объявил, что поскольку рисковал своей жизнью более четырёх лет на службе в армии Германии, то уже заслужил гражданство Германии и потому откажется просить его. Между тем власти Австрии заявляли, что не пустят Гитлера обратно в страну на том основании, что он уже потерял своё гражданство из-за службы во время войны в армии иностранного государства.

Как только угроза депортации была отведена, Гитлер немедленно начал восстанавливать свою партию. Однако вскоре он осознал, что его идеи всё ещё не находят отклика в обществе Германии. На выборах президента в 1925 году кандидат, поддерживавшийся нацистами, получил поддержку лишь 1 процента избирателей Германии, а на выборах в рейхстаг 1928 года партия ефрейтора Гитлера получила лишь 2,6 процентов голосов. Когда бывший британский посол в Германии виконт д'Абернон опубликовал в 1929 году свои мемуары, он считал, что Гитлер был низведён до несущественного примечания в истории, заметив, что у Гитлера были его пятнадцать минут славы во время Пивного путча в 1923 году. Гитлер, замечал д'Абернон, "был в конце концов освобождён [из крепости Ландсберг] через шесть месяцев и с условным сроком на остаток своего приговора, после чего оказался в забвении".

Что было ясно Гитлеру после 1925 года, это то, что ему срочно нужно расширить своё обращение к массам. Для этого он начал писать новую книгу, а также использовать в своих речах язык, который бы стал иметь отклик среди большего числа немецкого населения, чем до этого. Первое предприятие оказалось провальным, но второе в конечном счёте оказалось впечатляюще успешным благодаря умному использованию Гитлером военного мифа о полке Листа.

В книге он начал объяснять свои цели в иностранной политике, включая абсурдный план англо-германского союза, нацеленного на то, чтобы позволить Британии и Германии разделить мир между собой. Гитлера либо уговорили, или он сам понял, что его новая книга наделает больше вреда, чем пользы, и что в любом случае даже Mein Kampf продавалась плохо. Например, в 1928 году было продано лишь 3015 экземпляров Mein Kampf. В этот раз новая книга Гитлера никогда не была опубликована на его жизни. Однако он оказался чрезвычайно успешным в определении и включении в свою риторику тех элементов опыта войны немцев, которые взывали через политические и классовые границы.

Единственным наиболее успешным таким элементом было обращение к понятиям Frontgemeinschaft и Kameradschaft, которые будто бы были признаком отношений между германскими солдатами во время войны. Они использовались немцами различных политических убеждений, от полковых ассоциаций ветеранов до левых групп, критично настроенных к войне, как инструмент в международной политике (но которые всё же отстаивали то, что Kameradschaft среди простых немцев существовало, в отличие от военного и политического руководства Германии), как модель для преодоления разобщённости и часто сектантства общества Веймарской Германии. Понятие Kameradschaft использовалось некоторыми как лозунг для новой, сильной Германии, а другими как призыв к дружбе с Францией, Британией и Америкой и для поддержки Лиги Наций. Оно на самом деле одинаково чествовалось и либералами, и консерваторами, и левыми. В прошлом, однако, национал-социалисты странным образом уклонялись от этого прославления добродетелей Frontgemeinschaft и Kamer­adschaft. Их идеалом был героический одинокий воин.

После своего освобождения из крепости Ландсберг Гитлер понял, сколь ценным были ссылки на Kameradschaft и Frontgemeinschaft в расширении его привлекательности и в пропаганде собственной мечты нацистов – бесклассового общества (Volksgemeinschaft). Вскоре разговоры о товариществе среди солдат в окопах как происхождение видения Гитлером будущего общества заняли центральное место в национал-социалистической пропаганде. Обращение к понятию Kameradschaft также было совершенным инструментом для продвижения идеи, которую разделяли коммунисты, национал-социалисты и другие правые коллективистские революции: положить конец конфликтной природе человеческого общества. Другими словами, исключить либеральное кредо, что конфликт является частью природы человека и источником человеческого прогресса. Ирония, разумеется, была в том, что коммунизм и фашизм верили гораздо менее в компромисс и ненасильственное разрешение конфликтов, чем верили либералы. Тем не менее, обыкновение коммунистов и фашистов рассматривать любой компромисс как деградацию, но в то же самое время проповедовать мир, свободный от конфликтов, было совершенно совместимым. В то время как либеральная демократия верила в плодотворную диалектику конфликта и компромисса, коллективистские идеологии левых и правых полагали, что свободный от конфликтов всеобщий или националистический уравнительный мир был возможен, только если конкурирующие идеологии будут стёрты с лица земли. Когда коммунисты, либеральные демократы и фашисты, таким образом, обращались к идеалам Kameradschaft военного времени, они тем самым в конечном счёте имели в виду очень различные явления. Тем не менее, все играли на всеобщем популярном стремлении к менее расколотому обществу. Это позволяло идеологиям с любой стороны политического спектра обращаться к тем частям общества, которые ранее не были обольщены искушениями правого или