Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Там, согласно некоторым источникам[381], он был вынужден работать ассистентом Йозефа Менгеле, печально известного нацистского врача, который проводил ужасные медицинские эксперименты на близнецах.

Возможно, Ло де Йонг хотел оградить сыновей Салли от этой информации или же он не поверил в нее, но, когда был обнаружен конверт с документами Салли, Абель и Даниэль сильно разозлились на своего дядю. Последовала семейная ссора, которая стала темой документального фильма, снятого внучкой Ло, кинорежиссером Симонкой де Йонг{365}.

Это привело к еще большему обострению напряженности в семье. Один из сыновей Ло де Йонга, Роэл, назвал этот документальный фильм «отвратительным» и заявил, что ни Ло, ни он сам не верили, что Салли был причастен к медицинским экспериментам Йозефа Менгеле. Конфликт привел к серьезному расколу в семье. Роэл утверждал, что была «очевидная» причина, по которой Ло де Йонг не передал конверт своим племянникам: «Его архив был единственным вещественным напоминанием о его прошлом. Он просто не мог расстаться с ним»{366}. Абель опубликовал в 2019 году свою собственную книгу «Могло ли все это быть по-другому?» (Had het anders gekund?), и за этим последовали новые дебаты.

Я познакомилась с Симонкой в уличном кафе в Амстердаме в 2020 году, всего через неделю после смерти Абеля в Израиле. Даниэль скончался за два года до этого. Несмотря на семейный скандал, произошедший в результате съемок ее фильма, она считала, что это был «хороший способ пережить все это». «Я позволила себе почувствовать боль», – объяснила она. Симонка добавила, что она не осталась в обиде на Ло де Йонга. На самом деле работа над фильмом помогла ей развить в себе сочувствие к нему. «Он просто не был способен говорить о своих эмоциях или интересоваться вашими эмоциями», – сказала она.

Я поинтересовалась у Симонки, считает ли она, что Ло де Йонг и Жак Прессер находились по разные стороны исторической пропасти: один – эмоциональной, а другой – отстраненной? Считала ли она, что они внесли свой вклад в «основную дихотомию памяти голландцев»?

Она немного подумала, прежде чем ответить: «Мой отец рассказал мне историю о них двоих».

Она поделилась со мной этой историей. После войны Ло де Йонг защищал докторскую диссертацию в Амстердамском университете, и юный Абель присутствовал на этом мероприятии. Жак Прессер, который был научным руководителем Ло де Йонга, произнес вступительное слово. Рассказывая необычную историю жизни Ло де Йонга, Жак Прессер заплакал. И Ло де Йонг, и Абель были очень смущены. «Мой дедушка тоже не смог справиться с этим, с проявлением своих эмоций, – сказала Симонка. – Прессер мог себе позволить это. Но мой дедушка ненавидел такое проявление чувств. Ему казалось, что это слабость».

Симонка сказала, что в детстве она проводила много времени в доме своего дедушки, но он «всегда закрывался в своей комнате и там работал. Он был не из тех, кто сядет рядом и спросит тебя: «Как дела?»

«Возможно, он действительно хотел быть «объективным», и именно поэтому ему приходилось отрешаться от своих эмоций, – продолжила она, возвращаясь к моему вопросу. – Мое личное ощущение таково, что для него это было просто слишком болезненно. Для меня его стремление работать так усердно, как он это делал, было обусловлено этой травмой».

* * *

Концепция «объективизма», введенная в научный обиход в XIX веке немецким историком Леопольдом фон Ранке, к середине XX века уже стала практически общепризнанной при написании исторических трудов и в несколько меньшей степени была воспринята в других социально-научных областях, таких как антропология, социология и журналистика. Леопольд фон Ранке создал эту концепцию исходя из желания превратить «историографию» в научную дисциплину, что означало необходимость лишить ее морального измерения{367}. Факты занимали центральное место в «объективном» написании истории, и, чтобы сохранять академическую приверженность фактам, историкам следовало отказаться от личной предвзятости и занять нейтральную позицию по изучаемым вопросам{368}.

Неудивительно, что в эпоху Жака Прессера книге «Уничтожение» не хватало определенной исторической «серьезности» из-за того, что она ориентировалась на субъективные оценки, а также по той причине, что Жак Прессер в качестве автора продемонстрировал в своем произведении очевидную личную идентификацию с жертвами преследований.

Однако влиятельный немецкий историк послевоенной эпохи Райнхарт Козеллек, который прошел подготовку в молодежной нацистской организации «Гитлерюгенд», был отправлен нацистами на Восточный фронт и после плена пережил сталинский ГУЛАГ, понимал, что после двух катастрофических мировых войн человечество нуждалось в новых формах написания истории. «Демонтаж прежней концепции истории и появление новой теории о том, как на самом деле развивается история – хаотично, непрерывно, беспорядочно и свирепо, но со вполне очевидными закономерностями, – являлись, таким образом, самыми важными событиями для историков», – писал он{369}.

Райнхарт Козеллек проводил различие между двумя формами исторической истины – объективной и субъективной – и выступал за открытый диалог между ними. Как он считал, профессиональный историк, то есть тот, кто беспристрастно реконструирует историю, может претендовать на «объективную» истину, но отдельные люди также имеют право претендовать на свои собственные субъективные истины, почерпнутые из конкретных, характерных и аутентичных воспоминаний. Он предположил, что, заставляя эти различные типы истины вступать в диалог друг с другом, история могла бы сократить огромный разрыв между ними, который ведет к опасному формированию «идеологий»{370}.

Жак Прессер явно предпочел сохранить свою историческую интерпретацию личной, субъективной истины. В своей «Записке для читателей» он объяснил: «Ни один еврей из тех, кто пережил этот период, не может беспристрастно размышлять о событиях, описанных здесь. В лучшем случае ужасные переживания можно подавлять, но их невозможно полностью забыть. У душевной раны не было достаточно времени, чтобы зажить»{371}.

На самом деле, как писали Арианна Баггерман и Рудольф Деккер, Жак Прессер «сделал гораздо больше, чем просто использовал эго-документы и личные свидетельства в качестве иллюстраций. Автобиографический материал, по существу, занимает центральное место в его книге»{372}.

Дэвид Барноу видел ценность дневников не в том, что они выступали в качестве основы исторических трудов, а в том, что они, по его словам, являлись «просто дополнительным материалом». Он писал: «Ло де Йонг, как настоящий ученый, использовал множество дневников во всем своем телесериале, но не в качестве улик, а как своего рода необходимый исторический фон».

Можно было бы рассказать эпическую повесть, всеобъемлющее объективное повествование о национальной истории без эмоциональных, болезненных воспоминаний. Но для того, чтобы рассказать подлинную историю преследований, социальной изоляции, деградации и потерь, нужно оживить эту историю печалью, болью, гневом и ощущением трагедии. Жак Прессер написал свою книгу, стремясь дать голос тем, кого навсегда заставили замолчать. Это был крик из могилы. Его история, как охарактеризовал ее Фрэнк ван Фрей, была одновременно и некрологом, и обвинением. Жак Прессер хотел, чтобы его соотечественники поняли, что для всех них пришло время почувствовать боль, погоревать и, возможно, даже поплакать.

Глава 28

«Постепенная отмена коллективных репрессий»

Знаковый телевизионный мини-сериал «Холокост» был выпущен в 1978 году, в том же году, когда был опубликован восьмой том энциклопедии Ло де Йонга «Королевство Нидерландов во Второй мировой войне», озаглавленный «Заключенные и депортированные». Это была первая книга энциклопедии, адресно посвященная евреям и участникам Движения сопротивления. Четырехсерийный восьмичасовой мини-сериал «Холокост» с Мэрил Стрип в главной роли стал мировой сенсацией и закрепил само слово «Холокост» в общественном сознании как синоним истребления евреев Европы. Вместе эти два события стали ключевыми элементами в изменении культуры памяти в Нидерландах.

Впервые показанный по каналу NBC в Соединенных Штатах, сериал «Холокост» позже попал на европейские телеэкраны, и, хотя его критиковали как чрезмерно коммерческий (Эли Визель назвал его «дешевым»), он тем не менее ознаменовал кардинальное изменение в культурном восприятии геноцида евреев. За этим последовал выход в 1985 году документального фильма «Шоа» французского режиссера Клода Ланцмана продолжительностью девять с половиной часов, почти полностью состоящего из видеоматериалов, снятых в концлагерях. Ведущий американский телевизионный критик Роджер Эберт охарактеризовал этот фильм как «свидетельское показание», и, хотя