Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Взятые вместе, эти фильмы конца 70-х и 80-х годов разрушили то, что еще оставалось от стены молчания. Эпоха, которую Саул Фридлендер назвал «периодом амнезии», подходила к концу. По его мнению, это можно было считать «постепенной отменой коллективных репрессий, вызванной течением времени»{373}. Фрэнк ван Фрей охарактеризовал это как момент культурного «разрыва», после которого процесс «социального забвения» подошел к концу и начали происходить «радикальные изменения в доминирующей культуре памяти»{374}.

1980-е годы стали известны как «эпоха свидетелей», период, отмеченный массовой публикацией свидетельских показаний тех, кто пережил Холокост. Это совпало с появлением недорогих портативных видеокамер, которые можно было использовать для съемок членов семьи, не выходя из дома. У переживших Холокост, которые к тому времени уже тридцать пять лет хранили воспоминания о прошлом, внезапно появилась аудитория. Такие видеозаписи собирались музеями, архивами, историческими институтами, мемориальными центрами и частными фондами, созданными для сбора и сохранения еврейского наследия.

Пережившие Вторую мировую войну и, в частности, Выжившие в концлагерях (с большой буквы «В») вскоре стали рассматриваться не просто как источники информации, но и как просветительские ресурсы. Их стали приглашать выступить перед общественностью по телевидению и в общественных центрах, а также рассказать о своем историческом опыте школьникам. Молодых людей вроде меня на Лонг-Айленде в 80-х годах учили истории посредством таких рассказов. В некоторых случаях учителя пользовались возможностью передать таким свидетелям право рассказать историю Холокоста, чтобы снять с себя эту мучительную обязанность.

В этом изложении трагических событий был некий памятный аспект. Благодаря свидетельствам Выживших мы могли не только лучше узнать историю, «чтобы не повторять ее», но и одновременно почтить память людей, которые прошли через это, вспомнить тех, кто погиб. Рассказы Выживших являлись для нас своего рода прививкой от предвзятости и этнической ненависти. Выслушав эти истории, мы осознавали, что не могли бы пожелать такой судьбы никому другому. Мы подспудно понимали, какие этнические, религиозные, социальные предубеждения может породить такая ненависть.

Одним из первых американских архивов, начавших собирать такого рода свидетельства, был видеоархив свидетельств о Холокосте Fortunoff в Нью-Хейвене (сейчас – Йельский университет), где собрано около 4400 свидетельств на десятке языков.

После съемок своего революционного фильма «Список Шиндлера» Стивен Спилберг в 1993 году основал фонд по сохранению рассказов о Холокосте – «Архив визуальной истории Фонда Шоа Института Южной Калифорнии». Хранящийся сейчас в Институте визуальной истории и образования Университета Южной Калифорнии, этот архив содержит более 55 000 зафиксированных свидетельств из пятидесяти стран на десятках языков.

Коллекция видеозаписей свидетельств Мемориального музея Холокоста Соединенных Штатов включает в себя более 25 000 интервью, около трети которых сделаны в домашних условиях, а остальные, по выражению Нэнси Куи, архивариуса музея, представляют собой материалы «всех форм и размеров, в цифровом виде, в виде пленок, цифровых носителей или кассет, от интервью учащихся средней школы со своими бабушками и дедушками до профессионально подготовленных интервью для документальных фильмов»[382]. Другие важные коллекции включают архив израильского государственного национального мемориала катастрофы (Холокоста) и героизма «Яд ва-Шем», содержащий 200 полнометражных свидетельств переживших Холокост, и сокровищницу французской неправительственной ассоциации «Яхад-Ин-Унум», содержащую более 4000 свидетельств очевидцев «Холокоста от пуль» – массовых убийств евреев расстрельными командами.

В совокупности только эти архивы содержат 100 000 аудиовизуальных свидетельств. Историк Аннет Вивьерка в своей книге «Эра свидетеля», изданной в 1998 году, предположила, что таких свидетельств может быть гораздо больше, «возможно, несколько сотен тысяч, для которых не существует исчерпывающей библиографии». Она утверждает: «Никакое другое историческое событие, даже Первая мировая война, когда впервые стала распространяться практика записи свидетельств, не породило такого масштабного и продолжительного явления, овладеть которым во всей полноте не способен ни один исследователь»{375}.

Свидетельства продолжают записываться с удивительной быстротой. Даже во время массового карантина, введенного в 2020 и 2021 годах в результате пандемии коронавируса, Инна Навазельскис, ведущий интервьюер Мемориального музея Холокоста, продолжала брать интервью в режиме Zoom-видеоконференций из своего дома в Фоллс-Черч, штат Вирджиния. Как объяснила она репортеру издания «Вашингтон Пост», необходимость этого была продиктована вполне объективными причинами: «К тому времени, когда пандемия закончится, многих из этих людей, возможно, с нами уже не будет»{376}.

Эти индивидуальные воспоминания собираются для создания «коллективной памяти» будущего. Свидетельства очевидцев Холокоста и масштабных убийств во время Второй мировой войны призваны послужить защите от будущей «социальной амнезии» или «социального забвения». Они призваны исключить кощунственное отрицание совершенных преступлений, когда Выживших уже не будет с нами и некому будет дать свидетельские показания.

Это благородные цели. Однако некоторые историки даже в 1980-х годах были обеспокоены ростом внимания к предполагаемой «интимности» индивидуальной памяти. Социолог Доминик Мель, в частности, заметила, что столь сильная опора на свидетельские показания сигнализирует о «кризисе экспертного дискурса и ставит под сомнение авторитетность мнения ученых и специалистов», в то время как Аннет Вивьерка указала, что такие свидетельства «обращаются к сердцу, а не к разуму»{377}.

Психиатр и психоаналитик Дори Лауб задалась вопросом, может ли кто-либо переживший систему концлагерей действительно выступать в качестве свидетеля, и предположила, что Холокост был «событием без свидетелей». «Ни один очевидец не может быть абсолютно объективным, – писала она, – то есть сохранять непредвзятость и независимость, которые можно было бы считать бескомпромиссными и незыблемыми, что вряд ли возможно при даче свидетельских показаний». По ее утверждению, уже сам факт того, что жертва подверглась воздействию жестокой и бредовой идеологии, «исключает возможность трезвой, взвешенной и здравомыслящей точки отсчета у свидетеля»{378}.

Можно ли считать свидетеля «вменяемым» после того травмирующего опыта, который он пережил?

Аннет Вивьерка утверждала, что правомочность свидетельских показаний «беспокоит историков» вовсе не по той причине, что историки бесчувственны к страданиям или не испытывают сострадания к рассказчикам. Ее беспокоило то, что более широкое, «стройное историческое» повествование конкурировало или, возможно, даже подрывалось «другой правдой, правдой индивидуальной памяти». Она добавила: «Историческое событие распадается на ряд отдельно взятых историй». По ее мнению, эти раздробленные фрагменты вызывают беспокойство, поскольку они больше рассказывают нам о «насилии, приводящем к травмам, и о необратимом характере этих травм», но мало что могут рассказать нам об истории{379}.

Однако стоит задать вопрос: как будущие поколения будут понимать смысл этих документов? Станут ли они для них отражением военных лет? Или же эти документы будут просто отражать интересы того периода (с 1980-х годов по настоящее время), в течение которого они были сделаны?

Память нестабильна. Во-первых, как всем известно, она может с возрастом угасать. Но даже и без этого процесса умственного упадка воспоминания находятся в состоянии постоянной ревизии, начиная с момента их появления о том или ином событии.

Воспоминания меняются по мере того, как мы рассказываем о событиях, превращая их в более «занимательные», как это делала моя мать со своими военными историями, или же делая их в своей памяти более мрачными. Воспоминания меняются в зависимости от того, кому мы рассказываем свои истории и где мы их рассказываем. Воспоминания неизбежно видоизменяются, когда мы соотносим их с другими источниками информации, например с фотографиями или же с воспоминаниями других людей.

«Память каждого индивидуума о том или ином событии, как утверждают психологи, не сохраняется в своем первоначальном, навсегда зафиксированном виде, – писала историк Алейда Ассман. – Это процесс непрерывного переписывания и реконструкции в постоянно меняющемся настоящем»{380}.

Например, известно такое явление, как «амнезия источника», которое встречается у переживших Холокост, когда они пытаются на основе собственных воспоминаний восстановить факты из прошлого. Они порой оказываются неспособны точно вспомнить, где и когда ими была получена ранее усвоенная информация, и иногда в своих воспоминаниях искажают исторические факты.

Дэвид Барноу отмечал, например, что многие выжившие в Освенциме впоследствии рассказывали, что по прибытии в лагерь смерти видели нацистского врача Йозефа Менгеле. Помимо