Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

одну вескую причину открыть двери музея. «Сейчас существует еще более сильная потребность в осведомленности о событиях прошлого, более сильная потребность в предупреждении таких событий, чем была раньше, – высказался он. – Кроме того, нам есть о чем еще поговорить»[385].

Единственное, о чем действительно стоит поговорить, – это о всплеске отрицания Холокоста и попытках приравнять его к каким-то аналогам в Европе. Всего за несколько недель до того, как в Амстердаме был открыт Национальный мемориал имен жертв Холокоста, активисты голландских «правых» сил организовали протесты против мер, введенных органами здравоохранения, включая требование носить защитные маски в общественном транспорте и предъявлять QR-код в качестве доказательства вакцинации. В ходе этих протестных акций представители «правых» носили футболки с напечатанной на них «Звездой Давида» и словом «#непривитый» в центре этого символа.

Протестующие утверждали, что отказавшиеся от прививки подвергались таким же преследованиям, как и евреи или же «как Анна Франк» при нацистском оккупационном режиме. «Правые» члены парламента Нидерландов оправдывали и, более того, поощряли использование этих изображений. Популистская ультраправая партия «Форум за демократию» использовала те же образы и лозунги на своих уличных постерах.

Тьерри Боде, основатель и лидер «Форума за демократию», смог отстоять право своей службы безопасности на ношение футболок с таким символом во время парламентских дебатов, утверждая, что евреи «не могут предъявлять претензии» за преследования во время Второй мировой войны. Он аргументировал это тем, что «левые» партии использовали войну в своих политических целях, так почему бы, по его логике, популистам не защищать «свободы, которые мы потеряли в 2020–2021 годах. Это просто лицемерие»{397}.

На этом Тьерри Боде не остановился. В своем «Твиттере» он напрямую обратился к еврейским организациям, написав: «Война – не ваша, а наша, общая». В том же «твите» он заключил слово «Холокост» в кавычки. Некоторые политики ругали Тьерри Боде за его «бесчувственность», но никто не указал ему на абсурдность присвоения символа еврейского преследования – «Звезды Давида» – при одновременном отрицании Холокоста.

Тьерри Боде не относится к числу ведущих политиков, и его партия получила всего два места в парламенте, но у его ленты в «Инстаграме» 274 тысячи подписчиков, и он регулярно появляется в ток-шоу голландского телевидения вместе со своими сторонниками. Приверженность его идеям указывает на то, что все еще есть много голландцев, которые, повторяя аргументы журнала Patriot, утверждают, что еврейский народ «был не единственным, кому пришлось нелегко, и евреи пострадали не больше остальных».

В то время как одна часть представителей культуры добивается прогресса в определении масштабов трагедии, другая часть старательно забывает, искажает эту трагедию либо присваивает ее себе.

Я бы хотела, чтобы какие-то понятия принимались как само собой разумеющиеся, однако на самом деле почти по любым меркам те, кто был евреями по определению нацистских расовых законов, определенно «пострадали больше». Основной удар насилия, жестокости, преследований, мародерства, экономических трудностей и убийств, вызванных нацистской оккупацией, пришелся именно на евреев. Хотя до войны они составляли всего около двух процентов населения, на них пришлось около трети совокупных финансовых потерь страны{398}. После того как они были оторваны от своих семей и домов, унижены, растоптаны и лишены всех своих прав, они составили более 50 процентов погибших в Нидерландах во время войны[386].

Все еще есть много тех, кто хотел бы отмахнуться от этой реальности и замолчать значение этих фактов или же превратить их в абстракцию или в политическую метафору, или же просто утверждать, что, мол, общественность уже услышала достаточно на эту тему и пришло время перейти к другим вопросам. Однако это остается источником боли, потому что рана еще не зажила. И Национальный мемориал имен жертв Холокоста наконец-то позволяет признать чудовищность утраты каждой отдельной фамилии, каждой отдельной семьи. Для того чтобы понять всю остроту этой утраты, необходимо знать истории этих фамилий, этих семей.

«Что в конечном счете имеет значение во всех процессах подтверждения фактов, скачкообразных и непрерывных, сознательных и бессознательных, – писала Дори Лауб, – так это не просто информация, не просто установление фактов, но сам опыт жизни через эти подтверждения, через эти свидетельства»{399}. Однако исцеляющая часть всего этого процесса – это умение слушать.

* * *

Ребекка Эммерик хотела начать свое путешествие по мемориалу Даниэля Либескинда со знакомства с именами родственников, которые через брачные связи стали членами ее семьи. «Мне нужно делать это поэтапно», – объяснила она. Мы начали с фамилии Полак, с человека, который женился на дальней родственнице Ребекки Эммерик, и перешли к ее дальней родственнице по фамилии Нефтали. Ребекку сопровождал ее муж, Рональд Шпиренбург, а я следовала за ними. Мы искали вместе, иногда оказываясь сбитыми с толку порядком расположения стен. Названия на мемориале расположены в алфавитном порядке вдоль каждой стены, но мы часто доходили до конца одной стены и не знали, в какую сторону повернуть дальше. Стена с фамилией Плуккер завернула за угол и превратилась в стену с фамилией Крюйер. Я предположила, что возникавшее у посетителей чувство дезориентации и неспособности найти правильный путь было преднамеренным, – и это показалось мне подходящей резонансной метафорой для процесса скорби.

Мне тоже хотелось увидеть некоторые знакомые мне фамилии. Я хотела засвидетельствовать дань памяти людям с фамилиями Болл, Леви, Вомберг, которые не смогли выжить, а также Симону де Йонгу и жертвам февральских полицейских рейдов, которые отправились в Маутхаузен и замок Хартхайм. Я хотела проверить, смогу ли найти Рудольфа Бреслауэра и не окажется ли здесь, случайно, людей с фамилией Сигал. Кроме того, мне казалось уместным посетить одного из авторов дневников – Этти Хиллесум, а также членов семьей с фамилиями Франк, Маргот, Эстер и Энн и добавить еще несколько камешков к кучкам перед их кирпичами.

Я несколько раз прошлась по дорожкам мемориала в поисках своего друга-журналиста, прежде чем нашла его имя на кирпиче горчичного цвета: «Филип Механикус, 17.4.1889, 55 лет». Рядом с ним были Маркус 28 лет, Макс 32 лет, Рика 20 лет, Сара 23 лет и Сара 3 лет. Никто из этих молодых людей не был моим родственником, о котором я могла бы слышать, но они могли быть частью большой семьи Филипа.

Я протянула руку, чтобы дотронуться до его кирпича, и обнаружила, что мне нравится его грубая поверхность. Я была благодарна за то, что это был прочный материальный предмет, что-то осязаемое, что я могла ощутить кончиками пальцев. Я на мгновение закрыла глаза, жалея, что не выучила наизусть молитву Кадиш[387], и вместо этого молча поблагодарила Филипа за его красноречие и стойкость. Затем я положила белый камешек под его именем.

Мемориал такого рода представляет собой место для воспоминаний, но нужно что-то привнести в это пространство, чтобы оно имело смысл. Ребекка пришла со своим списком, а я – со своими мыслями, которые возникли при чтении дневников. Я задалась вопросом, как бы я себя чувствовала, если бы пришла сюда, не прочитав дневников, и какие впечатления на меня в таком случае произвели бы эти кирпичи. Дневники дали мне ощущение личной связи с их авторами, а мемориал обеспечил мне физическое место, где я могла выразить свою скорбь.

Когда я снова поискала Ребекку и Рональда, то увидела, что они нашли стену с фамилией Эммерик. Ребекка прижала руку к кирпичам и погрузилась в задумчивость, а Рональд стоял рядом с ней. Сделав шаг назад и глубоко вздохнув, Ребекка расстегнула молнию на своем пальто, ее лицо начало краснеть, на глаза навернулись слезы. Рональд протянул руку и поддержал ее за плечо.

– Ты увидела, что теперь у каждого из них есть свое место, – мягко сказал он.

– И это замечательно! – ответила Ребекка сквозь слезы. – Но это также вызывает сильные чувства.

На стене, рядом с которой они стояли, были начертаны имена более пятидесяти человек с фамилией Эммерик, однако это оказалось только третью имен в списке Ребекки. Тогда мы все поняли, что остальные должны быть рассредоточены по всему мемориалу. Все женщины, которые вышли замуж, либо изменили свои девичьи фамилии по другим причинам, либо написали их через дефис теперь должны быть указаны под именами своих мужей. То же самое относилось