Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

У Горация нет ни «первого любимца», ни «домика темного и простого». Зато сразу вспоминается

Мой первый друг, мой друг бесценный,

И я судьбу благословил,

Когда мой двор уединенный,

Печальным снегом занесенный[290],

Твой колокольчик огласил.

В деревне Пушкин продолжил начатую в Петербурге работу над драмой из истории европейского Средневековья – «Сцены из рыцарских времен» (осталась незаконченной). Это драма о крестьянском мятеже. Мятеже особенном – «возбужденном молодым поэтом». Поэт во главе мятежа – такая тема занимала Пушкина осенью 1835 года, конечно, не случайно.

О поэте, его назначении, его трудной судьбе и подчас несправедливо-горестном положении человека, не понятого, не оцененного окружающими, думал Пушкин, когда в том же 1835 году писал стихотворения «Полководец», «Странник» и некоторые другие, проецируя судьбу своих героев на себя. «Окруженный враждою, язвимый злоречием, но убежденный в самом себе, молча идущий к сокровенной цели…» – это слова из объяснения по поводу стихотворения «Полководец».

Впрямую о себе, своем душевном состоянии и сокровенных думах поведал Пушкин в стихотворении «…Вновь я посетил…», помеченном 26 сентября 1835 года. Здесь «настоящие чувствования в настоящих обстоятельствах», как говорил поэт.

Начиная с первого посмертного издания, много лет стихотворение печаталось под названием «Опять на родине».

      …Вновь я посетил

Тот уголок земли, где я провел

Изгнанником два года незаметных.

Уж десять лет ушло с тех пор – и много

Переменилось в жизни для меня.

И сам, покорный общему закону,

Переменился я – но здесь опять

Минувшее меня объемлет живо,

И, кажется, вечор еще бродил

Я в этих рощах.

            Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей.

Уже старушки нет – уж за стеною

Не слышу я шагов ее тяжелых,

Ни кропотливого ее дозора.

Вот холм лесистый, над которым часто

Я сиживал недвижим – и глядел

На озеро, воспоминая с грустью

Иные берега, иные волны…

Меж нив златых и пажитей зеленых

Оно синея стелется широко;

Через его неведомые воды

Плывет рыбак и тянет за собою

Убогий невод. По брегам отлогим

Рассеяны деревни – там за ними

Скривилась мельница, насилу крылья

Ворочая при ветре…

Это очень точное последовательное описание того, что открывалось взору поэта, когда пешком или верхом отправлялся он из Михайловского к своим тригорским друзьям любимой дорогой вдоль озера, по опушке михайловских рощ. Пейзаж, такой знакомый нам по «Деревне». Но здесь поэт-реалист находит слова еще более точные и конкретные, совсем обыденные, прозаически простые и в то же время не менее выразительные и эмоциональные: рыбак тянет «убогий невод», мельница скривилась, «насилу крылья ворочая при ветре»… Язык, близкий к повседневной разговорной речи. Удивительная естественность интонаций. Белый нерифмованный стих. Отсутствие замкнутости стихотворной строки – фраза постоянно переливается из строки в строку. Все это создает совершенно новый поэтический мир, приближает стихотворение к ритмической прозе.

Воспоминания о прошлом, составляющие, по словам Пушкина, «самую сильную способность души нашей», соединяются в стихотворении с размышлениями о настоящем, и тяжелое душевное состояние поэта, естественно, окрашивает все в элегические, грустные тона.

                   На границе

Владений дедовских, на месте том,

Где в гору подымается дорога,

Изрытая дождями, три сосны

Стоят – одна поодаль, две другие

Друг к дружке близко, – здесь, когда их мимо

Я проезжал верхом при свете лунном,

Знакомым шумом шорох их вершин

Меня приветствовал. По той дороге

Теперь поехал я, и пред собою

Увидел их опять. Они всё те же,

Всё тот же их знакомый уху шорох —

Но около корней их устарелых

(Где некогда все было пусто, голо)

Теперь младая роща разрослась,

Зеленая семья; кусты теснятся

Под сенью их как дети. А вдали

Стоит один угрюмый их товарищ,

Как старый холостяк, и вкруг него

По-прежнему все пусто.

О своих любимых соснах Пушкин упоминал еще в письмах 1824 года. Под названием «Сосны» предполагал печатать стихотворение.

Комментарием к приведенным стихам служат слова в письме Пушкина жене, написанном одновременно с «…Вновь я посетил…», 25 сентября: «В Михайловском нашел я все по-старому, кроме того, что нет уж в нем няни моей, и что около знакомых старых сосен поднялась, во время моего отсутствия, молодая сосновая семья, на которую досадно мне смотреть, как иногда досадно мне видеть молодых кавалергардов на балах, на которых уже не пляшу. Но делать нечего: всё кругом меня говорит, что я старею, иногда даже чистым русским языком. Например, вчера мне встретилась знакомая баба, которой не мог я не сказать, что она переменилась. А она мне: да и ты, мой кормилец, состарился да и подурнел. Хотя могу я сказать вместе с покойной няней моей: хорош никогда не был, а молод был».

Горькое сожаление звучит в воспоминаниях поэта о прошлом – о зимних вечерах с няней в «опальном домике», о долгих раздумьях на «лесистом холме» у озера, о поездках в Тригорское… Теперь, десять лет спустя, когда миновала молодость и обстоятельства поставили его в положение столь тяжкое, два года, проведенные здесь «затворником», называет он «незаметными».

В первоначальной редакции стихотворения прошлое занимало значительно большее место. Пушкин как бы окидывал умственным взором все этапы своей жизни, когда судьба приводила его под сень михайловских рощ. Особенно подробно говорил о настроении, в котором приехал сюда в ссылку осенью 1824 года. Оно было во многом близко к тому, в котором находился он сейчас, осенью 1835-го. Однако эти совершенно обработанные строфы поэт исключил из окончательного текста и, надо думать, не только по соображениям художественной цельности и лаконизма, но, главным образом, чтобы избежать излишней автобиографичности. Основное содержание стихотворения выходит далеко за рамки автобиографического. Его глубокий философский смысл заключается в утверждении непреложного закона вечности жизни, ее непрестанного обновления, мудрой естественности смены поколений и их преемственности. Этим идеям подчинен весь строй образов, в своем развитии объединяющий прошлое, настоящее и будущее.

Нельзя забыть слов Пушкина из письма, написанного вскоре после «…Вновь я посетил…» его другу П. В. Нащокину: «Мое семейство умножается, растет, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего