«Ваш Рамзай». Рихард Зорге и советская военная разведка в Китае. 1930-1932 годы. Книга 2 - Михаил Николаевич Алексеев

разведдеятельности в Пекине и Маньчжурии, появлением возможностей получения сведений и документов за счёт новых источников в Нанкине и Ханькоу, прибытием нового работника, увеличением числа поездок и низким курсом американского доллара.

3 февраля в Шанхай пришла телеграмма, сообщавшая, что в Китай прибывает новый сотрудник IV Управления, с которым следовало установить связь: «Примерно после двадцатого проездом будет у Вас один товарищ, назовем Макс, и свяжется [с] Вами через Доктора, которого надо предупредить. Он зайдёт к Доктору, передаст привет от Гришки и попросит связать с другом Гришки, то есть с Вами. Своевременно организуйте это дело. Едет Макс с нашими документами представителем ТАСС в Нанкин. Необходимо организовать с ним связь.

Срочите, поняли ли? Таиров». Под «Доктором» подразумевался один из братьев Гольпер.

Овадис был мужем «Джо», сотрудницы шанхайской резидентуры Гурвича-Горина, и в конце 1929 г. всерьёз рассматривалась возможность его направления для работы в Шанхай. Однако все планы, связанные с командировкой Овадиса, были перечёркнуты болезнью «Джо» и её преждевременным отзывом из Китая.

В 1932 г. в Китай Овадис прибыл под фамилией «Чернов».

Зорге уже поддерживал связь с представителем ТАСС Ровером, который, однако, не являлся представителем спецслужб, и такие контакты были оправданы в глазах окружающих, учитывая, что Зорге изначально прибыл в Шанхай как журналист и круг его общения был чрезвычайно обширен. Связывать же вновь прибывшего разведчика, официально заявленного как советского представителя, с нелегальной резидентурой было не лучшим решением, не говоря уже о том, что это являлось нарушением решений вышестоящих инстанций. Но, как выяснилось из доклада Овадиса о его пребывании в Китае, другого решения, по мнению руководства, на тот момент не существовало. В частности, Овадис отмечал, что его командировка в Китай в начале 1932 г. по линии ТАСС была вызвана нарастанием крупных событий в Китае в связи с японским вторжением в Шанхай. В управлении Овадис получил указание связаться с шанхайским резидентом «Рамзаем» и в дальнейшем поддерживать всеми доступными средствами связь с этим аппаратом, через который следовало передавать всё, что могло интересовать Центр. Других каналов связи, за исключением шанхайской нелегальной резидентуры, не было из-за отсутствия тогда дипломатических отношений с Китаем.

По приезде в Шанхай Овадис выяснил, что разговоры об эвакуации нанкинского правительства сильно преувеличены, и избрал местом своего пребывания Нанкин. После свидания с Зорге, с которым он связался через Гольпера и Стронского, Овадис выехал в середине марта в Нанкин, договорившись о способах связи в дальнейшем. Было обусловлено, что связь будет поддерживаться в основном через тогдашнего представителя ТАСС в Шанхае Ровера, который время от времени встречался с «Джоном» (Стронским).

Прибыв в Нанкин, Овадис оказался в очень трудном положении, будучи первым советским представителем в Нанкине и единственным иностранным корреспондентом, не владевшим китайским языком, который для работы в Нанкине был совершенно необходим.

Полицейское наблюдение за ним, по словам самого Овадиса, доходило иногда до «анекдотичных размеров», которые заслуживали особого описания. В этой обстановке крайней подозрительности ему приходилось завязывать знакомства и связи, что давалось очень нелегко, поскольку его окружили несколькими гоминьдановскими шпиками, говорившими по-русски, учившимися когда-то в Советском Союзе и навязывавшимися ему очень упорно.

После четырёхмесячного пребывания в Нанкине, когда связи Овадиса начали налаживаться, его перебросили в Шанхай, несмотря на все протесты. Там он восстановил личную связь со Стронским, систематически обмениваясь с ним добываемой информацией, поступление которой к тому времени значительно расширилось. Кроме того, в функции Овадиса входила и организация перебросок китайцев, отправляемых компартией Китая и Дальбюро в СССР на учёбу на пароходах, курсировавших между Шанхаем и Владивостоком.

Связь с советским разведчиком под прикрытием корреспондента ТАСС, да ещё и решавшим задачи в интересах китайской компартии, была опасна для нелегальной резидентуры «Рамзая». Очередной раз Центр использовал единственный жизнеспособный канал связи в Шанхае, перегружая и засвечивая его дополнительными контактами и задачами.

Осенью 1932 г. Овадис был снова переброшен на новое место, на сей раз в Мукден, где пробыл около четырёх месяцев. Информацию, которую собирал в Мукдене и во время частых поездок в Чанчунь, он передавал в Харбин, куда с этой целью совершил несколько поездок.

Развитие событий в Китае поставило перед Рамзаем вопрос об организации связи с Центром. 5 февраля 1932 г. он запросил Москву: «Просим сообщить адрес в Европе, куда в крайнем случае могли бы переслать почту в книжках морем. Сообщите, возможна ли линия Чанчунь – Харбин для поездки курьера с почтой? Здешние события совсем нас отрезали Нанкином и всеми другими связями».

11 февраля Москва дала пояснения по поводу организации связи:

«В Шанхай, тов. Рамзаю. На линии Чанчунь – Харбин японцами проводится строгий контроль. Почту можно отправить лишь курьером, обладающим крепким сапогом.

Явку [на] Германию дадим. Берзин».

И дали для почты, отправляемой морским путём, адрес F. Mehlis, владельца булочной в Гамбурге. Предусматривалась, что почта будет направляться с курьером, так как был предусмотрен пароль и отзыв.

Почту же на север повез «Джон», с ориентировочным прибытием на место в двадцатых числах февраля. В этой связи «Рамзай» телеграфно запросил «приготовить письма, деньги для работы, 700 амов для легализации Джона». Для легализации Пауля необходимо было «также 500 амов».

«Рамзай» остался неудовлетворён ответом Центра по поводу адреса в Германии, так как он имел в виду отправку почтой легальной литературы без сопровождающего:

«Шанхай, 22 апреля 1932 года. Вы обещали послать берлинский адрес для посылки книг и легальных рукописей. Вопрос становится актуальным, ибо у нас накопилась серия китайских уставов и наставления и топографических карт. Фотографировать их нет сил и смысла. Просим срочить ответ».

«II. Дайте срочно берлинский адрес Рамзаю», – распорядился Берзин 23 апреля 1932 г.

В февральской почте № 7 шанхайской резидентуры помимо оргписьма резидента находились ещё два личных письма «Пауля» и «Джона», в которых они поднимали проблемы и служебного, и личного характера, проблемы, часть из которых Рамзай, зная содержание этих писем, предпочёл обойти молчанием в своём послании. Как правило, речь шла о личных просьбах авторов писем.

Так, в письме, датированном 19 февраля 1932 г., недавно прибывший в Шанхай Римм обращался к «Дорогому Давыдову!» (подобное обращение свидетельствовало об уровне отношений адресата и корреспондента), дал оценку складывавшейся ситуации и руководству резидентурой Рамзаем (насколько он мог войти в курс дела менее чем за месяц):

«… От Рамзая этой почтой получишь подробную организацию нашей фирмы со всеми филиалами. Я не ознакомился с его легендой, но думаю, что она не будет достаточно полной. Там, по всей вероятности, придётся ещё в дальнейшем вносить дополнения. Но, во всяком случае, картину ты будешь иметь. Количественно наша фирма может тебя даже поразить, но насчёт