История степей: феномен государства Чингисхана в истории Евразии - Султан Магрупович Акимбеков

свои правила организации, как это происходило до указанных событий и после них со многими «инородческими» династиями, владевшими Китаем. С другой — существовало серьёзное отличие монгольской системы правления от аналогичных систем во времена киданьской империи Ляо или чжурчженьской Цзинь. Это отличие заключалось в её большей эффективности, обусловленной тем, что монгольская государственная традиция во времена Юань не была связана этническими или племенными границами. Она так же, как китайская государственная традиция, носила имперский характер и доминировала над китайским обществом и его бюрократией. Разница заключалась в том, что она имела почти исключительно политический характер и не опиралась на культурную традицию, которая, в свою очередь, была бы связана с историей конкретного этноса.

Соответственно, при осуществлении монголами управления в Китае и стало возможным появление такого социально-политического явления, как уже упоминавшаяся выше группа сэму, в состав которой входили выходцы из стран, расположенных к западу от Китая. Более того, они были крайне необходимы для эффективного управления китайскими территориями, так как имели культурный иммунитет к китайской ассимиляции. Вплоть до самого конца империи Юань сэму являлись важной частью как армии, так и её управленческого аппарата. Наличие данной, постоянно пополняемой извне социальной группы позволяло империи Юань поддерживать свой внешний характер по отношению к китайской бюрократии и местной политической традиции, обеспечивать управление ею и одновременно противостоять культурному воздействию и последующей ассимиляции. Сэму фактически являлись политическим элементом, искусственно внесённым в обычную схему управления Китаем «инородческой» династией из числа кочевников для повышения её общей устойчивости.

Группа сэму в империи Юань была достаточно многочисленна и влиятельна. Например, до 1328 года в городе Дайду (Пекин. — Прим. авт.) существовала должность мусульманского судьи — кади. Кроме того, до указанного выше года, когда некий кипчак Яньтимур отстранил от власти выходцев из исламских стран, мусульманами были практически все первые министры империи Юань. Последним был первый министр при императоре Есунтимуре Давлатшах[476]. Интересно, что чуть позже, в 1330 году при императоре Туг-Тимуре в заговоре против него были обвинены и казнены христианские чиновники из числа сэму. Такие как «Илья, сын высокопоставленного юаньского вельможи Изола (христианина, выходца то ли из Италии, то ли из Константинополя), его сестра Анасимусы и Мар, наместник в Шанду (судя по имени, сириец и несторианин)»[477]. Много выходцев из сэму было и среди солдат в армии и гвардии. К примеру, «всего за время династии Юань насчитывалось 34 корпуса императорской гвардии, из них 12 корпусов составляли сэму, 5 — монголы, а остальные — китайцы. Монгольские воинские гарнизоны были размещены во всех провинциях Китая, в то время как войска, сформированные из кипчаков, канглы, карлуков, а также из других сэму уже при Хубилай-хане сконцентрировались в столице Даду и летней резиденции императора Шан-ду»[478]. Кроме тюркских кочевников в составе армии и гвардии сэму служили также выходцы с Северного Кавказа — асы, а также русские и мусульмане из Средней Азии и Ирана. Причём набор наёмников для службы в гвардии осуществлялся вплоть до самого конца империи Юань.

Интересно, что особенно большое количество людей из числа сэму концентрировалось в китайской северо-западной провинции Ганьсу, расположенной на пути движения тех людей с Запада, которые всё время существования империи Юань направлялись в Китай для службы ей. Именно здесь располагалась историческая территория тангутского государства Ся, разрушенного монголами во время походов Чингисхана. Известно, что разгром тангутов был чрезвычайно жестоким и, соответственно, здесь могли быть обширные свободные земли для поселенцев. Преобладание среди них мусульман привело к тому, что в момент кризиса империи Юань именно ислам стал главным идентификационным признаком в их взаимодействии с новой китайской династией Мин. «Дети и внуки тех, кто населял область Тангут — китайцев, тангутов, монголов, уйгуров, тибетцев, персов и таджиков, уже в XIV веке слились в единую группу мусульман, говоривших в основном по-китайски. При воцарении китайской национальной династии Мин эта группа была полностью китаизирована и составила в итоге основу китайских мусульман северо-запада, частью которых явились современные хуэй»[479]. В случае если это действительно так, то можно представить, что группа хуэй (дунган) может считаться ещё одним из очевидных результатов глубокого воздействия созданной Чингисханом монгольской имперской традиции на этническую историю народов нашего региона.

В свою очередь, китайская государственная традиция оказала глубокое влияние на монгольскую традицию управления. Последняя адаптировалась под условия существования в рамках централизованного государства с развитым бюрократическим аппаратом. Если на населённых мусульманами землях части монгольской армии постепенно трансформировались в отдельное военное сословие, если на открытых степных пространствах отдельные монгольские улусы зачастую обладали высокой степенью внутренней автономии, то в Китае монголы и находившиеся на их службе сэму были составной и привилегированной частью единого аппарата управления империей. При этом их потребности удовлетворялись из единой государственной системы распределения ресурсов. В 1265 году было «проверено 30.724 человека бедных и не имеющих скота из народа племени князя У-лу-дая. Император приказал ежемесячно выдавать на человека 2 доу 5 шэн риса»[480]. В 1330 году «голодающему народу — 8400 монголам из пограничных племён император выдал по 3 дин бумажных денег, 2 куска ткани и зерно на два месяца и они отправлены обратно в свои племена»[481]. Соответственно, в обстановке полной зависимости армии от государства в империи Юань не было объективных условий, которые бы способствовали повышению в дальнейшем самостоятельности отдельных монгольских улусов или «тысяч». Такая ситуация имела место в других государствах чингизидов в момент кризиса монгольской традиции управления. Однако в Китае этому препятствовала строгая централизация власти.

Важно отметить, что монгольская администрация в Китае при всей адаптации к китайской традиции старалась сохранять с ней дистанцию. Культура Китая, имевшая богатый опыт адаптации и поглощения разного рода пришельцев, не могла не оказывать серьёзного влияния и на монголов и на людей из сэму. Одним из способов поддержания изоляции от китайской бюрократии был выбор главного вектора развития государственной идеологии империи Юань. В Средние века религиозная принадлежность являлась основой идеологического выбора.

Среди бюрократии и в рядах армии империи Юань были широко представлены христиане как несторианского толка (найманы, кереиты, онгуты. — Прим. авт.), так и представители православной церкви (аланы), а также мусульмане — выходцы из районов Восточного Туркестана и Средней Азии. Кроме того, буддистами были тангуты. Представители основной массы кочевников Монголии в основном придерживались тенгрианского шаманизма. Завоевание Китая с его собственной культурной и религиозной традицией, основанной на конфуцианских ценностях, поставило перед имперской администрацией Юань сложный вопрос о выборе религиозной ориентации. Заимствование традиционной китайской системы управления предполагало также