При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

– Каждый год приезжают?

– Как не приехать! Аксыргаковцы, так уж заведено, где бы ни жили, замуж выходят только за односельчан, жён выбирают себе только из односельчанок.

– Как же они находят друг друга?

– Вот на Сабантуе и встречаются, знакомятся, обручаются. А то и женятся, замуж выходят. Но день проведения Сабантуя каждый год изменяется. Никто заранее не может узнать, когда он будет. Пока время не подойдёт… Вот и нынче только позавчера объявили, когда до Сабантуя всего неделя осталась. Из района об этом извещают. Когда колхоз с работами справится. А односельчане, сами слышите, где только не живут. По всему государству. А Сабантуй собирает всех. На нём встречаются родные и близкие. Соединяются… и, само собой, народ недоволен: иль нельзя твёрдо наметить день Сабантуя? Что стоит, например, закрепить, для этого второе воскресенье июня, или, в крайнем случае, праздновать Сабантуй на день рождения Татарстана. А так, видите, времени не остаётся. Кто тебя из Губахи отпустит, если не сообщить, что мать-отец умирают? Где эта Губаха, да где Сахалин?! Ой-ой, как далеко! Ещё, слава богу, самолёты летают. Врач уж, понятно, и справку даёт, и печать ставит, что болеют. Попробуй не дать! Считай, тогда не жить тебе в Аксыргаке. Никак это дело наладить не могут… А можно ведь! И не было бы таких страшных, а если разобраться – обманных телеграмм!

Подняв голову, Бибинур сообразила, что говорит уже для самой себя – молодых давно уже нет рядом, они снова у раскрытого окна, требуют:

– Когда дадите Казань? Час ведь уже прошёл!

– Будет, – не без ехидства ответила Минлегуль. – Пока продолжайте – целуйтесь. И минуты не пройдёт, и час не пробьёт – столицу дадим!

Не успели молодые, обнявшись, скрыться за деревьями, как возле Бибинур возникла её сестрица Зухрабану.

– Хи-хи, – сказала она насмешливо.

– Что «хи-хи»?

– Дурачок любит красный клочок, говорят. Нашла себе платок. Хи-хи!

– Что нашла, то моё!

Зухрабану на этом не успокоилась.

– Наверно, телеграмму пришла отбить, – поддразнила она.

– Ну и что?

– А-та-та, – обрадовалась Зухрабану. – Думаешь, приедет из них кто-нибудь? Змей на груди своей вскормила, а теперь надеешься, что приедут? На Сабантуй приглашаешь? Не приедут, знай!

Зухрабану повторяет почти те же слова, говорит почти то же, что Асмабикэ и Галикай, только какой ядовитый у неё язык, какой злой, и глаза, словно обведённые чёрной каймой, полыхают мстительным холодным пламенем.

Бибинур старается отвечать спокойно:

– И приглашу, и понадеюсь.

– Умру, ой посмешище ты для людей!

– Смейся, бог с тобой.

– Я-то смеюсь, только ты плачешь. Всю жизнь плакала, всю жизнь…

Перед другими людьми Бибинур всегда может защитить себя, и хоть не такая уж острая на язык, а всё же и не робкого десятка она – однако при встречах с Зухрабану почему-то теряется, как будто бы всем своим существом цепенеет, нужных слов не находит. Два близнеца, две маленькие сухонькие старушки, как два драчливых петуха, нахохлившись, стоят сейчас друг против друга…

Забыв о своих спешных телеграммах, наблюдает за ними Минлегуль. Из-за деревьев в эту же сторону уставились две железные «тюбетейки»…

А запруда всё шумит, всё шумит! И кажется, что шум её слышит только Бибинур. Портреты детей-близнецов нередко помещают в газетах, радуются им. Лишь о старых близнецах никто не пишет. В старости характер человека проступает на его челе, лицо явственно приобретает свой определённый смысл, соответствующий самой натуре, человеческому характеру. Вот кто скажет, что Бибинур и Зухрабану – дети одного отца и одной матери?! Только при очень пристальном рассмотрении можно найти в них искры сходства. А так вроде и чужие совсем, смотрят, как чужие, друг на друга, как чужие, ссорятся…

Наконец, соединили Казань с Аксыргаком, парень с девушкой вбежали на почту в переговорную кабину, Минлегуль кончила диктовать телеграммы: и две старушки, два близнеца, остались сидеть на крыльце, глядя в разные стороны.

5

Сегодня только понедельник?! Сколько ещё должно утечь воды до открытия Сабантуя, и сколько ещё будет передумано всего…

Ещё на глядящих на Аксыргак синих горах бегают жирные объягнившиеся овцы, которые на сабантуевских застольях превратятся в бэлиши, мясные «треугольники», колбасы, а долженствующие растопить сабантуевские бани крепкие берёзовые дрова лениво нежатся, подсыхают на солнце…

А запруда шумит!.. «Ночью бы надо послушать её шум, – сказала себе Бибинур, – ночью, наверно, ещё сильнее слышится!»

Чтобы без скандала расстаться с Зухрабану, она кивнула ей и медленно побрела в березняк, туда, где давеча целовались молодые. Под самой высокой и кудрявой берёзкой маленькие девчушки устроили себе «дом» и теперь укладывали спать своих кукол. «Что это малыши повадились к почте?» – подумала Бибинур и тут же нашла ответ на свой вопрос: их бабушки здесь рядом, вот и крутятся дети здесь. По другую сторону обелиска на большой скамье со спинкой сидят, оказывается, четыре старушки в платках, повязанных по-татарски…

(Тут автор позволит себе небольшое отступление… Раньше у нас, татар, было не принято при захоронениях ставить памятники, скульптуры, высекать на могильных плитах всевозможные, соответствующие моменту изображения. После же Великой Отечественной войны этот распространённый во всём мире обычай привился и у нас, в Татарстане. Поэтому стали лучше ухаживать за кладбищами, дороги к ним теперь обсаживаются деревьями, даже на деревенских могилах появились мраморные памятники, и пятиконечные звёзды ныне спокойно соседствуют с лунными серпами. Что и говорить, хороший обычай! А то ведь, печалюсь я, бесследно исчезли, поскольку не были одеты камнем, могилы мудрого, сделавшего много доброго людям моего деда Сулеймана и моей ласковой – самой ласковой на земле! – бабушки Зулейхи… Это были простые благородные люди, которых я сам видел, знал, любил, и умерли они оба, дожив ровно до ста лет. Ничем не обозначенное, исчезло, затерялось место их захоронения, куда бы я мог прийти и поклониться их памяти… Но, дорогой читатель, вслед за бабушкой Бибинур я и сам, кажется, увлёкся отвлечёнными мыслями, а потому прошу прощения и – вернёмся к рассказу!)

Сегодня – остановились мы на этом – понедельник, до Сабантуя ещё целая неделя, во все уголки страны разлетелись траурные телеграммы, заключающие в себе совсем иной смысл – приглашение на самый радостный деревенский праздник, и кто-то уже находится в дороге, кто-то лихорадочно добывает железнодорожные или авиационные билеты, собирает чемоданы, и лишь Бибинур никого не ждёт, она будет жить радостью приехавших, радостями всей деревни. Не потому ли и на всякого рода торжествах она больше думает о прошлом, чем о настоящем… По правде говоря, в прошлой своей жизни мало праздников видела Бибинур, очень мало, но только