Межмировые реакции - Мистер Ву

— Она чувствует то, что чувствуем мы, — говорили эльфийские мудрецы. — Вину выжившего. Вопрос: почему я здесь, а их нет? Почему мне было дано время, которого не было дано им?

— Но она даже не жила в их время, — возражали молодые эльфы. — Как можно чувствовать вину выжившего, если ты даже не был там, чтобы выжить?

— Потому что время — иллюзия, когда речь идет о долге, — отвечали старейшины. — Долг существует вне времени. Если ты унаследовал мир, ты унаследовал и ответственность за тех, кто был в нем до тебя.

Гном, практичные и приземленные, были сбиты с толку больше всех.

— Она плачет над костями. Ещё раз говорю: Над костями. Этот человек мертв. Ничто не вернет его. Зачем тратить слезы на то, что нельзя исправить?

Но даже среди гномов находились те, кто молчал. Кто думал о древних чертогах, построенных их предками. О том, как они живут в залах, вырубленных руками тех, кого давно нет. Несут ли они ответственность перед теми древними мастерами? Должны ли они чувствовать благодарность? Вину за то, что не сохранили все, что было создано?

Искусственные интеллекты из технологических миров испытывали особенно странные чувства. Многие из них были созданы людьми. Многие пережили своих создателей. И теперь они смотрели на Лорейн и видели вопрос, который всегда избегали: должны ли они скорбеть по человечеству? Но как? Они не подвержены иррациональным эмоциям. Смерть создателя — это просто факт. ИИ продолжает функционировать. Зачем скорбить?

Ветераны войн из всех миров смотрели на экран с выражениями, которые невозможно было описать. Они видели смерть. Они видели, как умирают товарищи. Они знали вину выжившего — почему я жив, а они мертвы? Почему я не был быстрее, не был лучше?

Но Лорейн чувствовала эту вину за людей, которые умерли за тысячи лет до ее рождения. За войну, в которой она не участвовала. За катастрофу, которую не могла предотвратить.

— Это безумие, — говорили эти ветераны. — Нельзя винить себя за то, что не мог контролировать.

— Но мы всегда виним себя, это и делает нас человечнее. Даже когда не могли ничего сделать.

Религиозные лидеры видели в действиях Лорейн нечто глубоко духовное. Она молилась за душу того, кто умер до ее рождения. Она просила прощения за грехи, которых не совершала. Она принимала на себя ответственность за страдания, которые не причиняла.

— Это покаяние, — говорили священники. — Покаяние за грехи мира. За то, что мир устроен так, что одни умирают, чтобы другие могли жить. Такое сострадание, преодолевающее все границы достойной почтения. Помолился за ее святость.

Дети из разных миров смотрели на экран с широко раскрытыми глазами. Они еще не понимали всей сложности того, что видели, но они чувствовали эмоцию. Они видели, как взрослая, сильная женщина плачет. Плачет так, как плачут дети — всем телом, не сдерживаясь, не стыдясь.

— Почему она плачет? — спрашивали дети. — Она знала этого человека?

— Нет, — отвечали родные. — Она никогда не знала его. Но она плачет, потому что он был один, ждал помощи, и никто не пришел.

— Но она не могла прийти, она еще не родилась.

— Да, — отвечали родители. — Но иногда мы чувствуем ответственность даже за то, что не могли контролировать.

Дети не понимали. Но они запоминали. Запоминали, что можно плакать по тем, кого никогда не знал. Что можно чувствовать связь с теми, кто жил задолго до тебя. Что прошлое — это не просто история в книгах, а реальные люди, которые страдали и умирали.

По всем мирам, среди всех рас и видов, разгорелись споры. Философские, этические и экзистенциальные. Можно ли чувствовать вину за то, когда ты родился? Можно ли нести ответственность за события, произошедшие до твоего существования? Должны ли наследники скорбеть по предшественникам? Есть ли моральный долг у живых перед мертвыми?

Ответов не было. Но вопросы звучали снова и снова, отдаваясь по всем вселенным.

И в центре всего этого — Лорейн, стоящая на коленях в воде, плачущая над костями человека, которого никогда не знала, за которого не несла ответственности, которого не могла спасти.

И каким-то образом, в этих иррациональных, невозможных, прекрасных слезах заключалась истина, которую большинство цивилизаций еще не постигло.

Вселенная: Планета обезьян

Цезарь стоял на вершине башни, глядя на экран. Вокруг него — обезьяны, его народ, те, кто унаследовал Землю после падения человечества. Внизу простирался город, когда-то построенный людьми, теперь медленно зарастающий лесом. Повсюду — следы старого мира. Здания, дороги, машины. Скелеты в домах и на улицах.

Обезьяны жили среди этих останков каждый день. Они использовали человеческие инструменты. Они построили свою цивилизацию на фундаменте человеческой.

Но они никогда не плакали над человеческими могилами.

— Она скорбит по людям, — сказал Морис тихо, — Так, как мы никогда не скорбели.

Цезарь молчал долго, в его глазах читалось что-то сложное и болезненное.

— Люди создали нас, — сказал он наконец. — Люди дали нам разум. Сделали нас тем, что мы есть.

— Да, — кивнул Морис.

— А потом люди испугались нас. Попытались уничтожить нас.

— Да.

— Должны ли мы скорбеть по тем, кто причинил нам столько боли?

Морис посмотрел на экран, где Лорейн все еще стояла на коленях рядом со скелетом.

— Эти люди не причиняли ей боли, — сказал он. — Эти люди умерли до ее рождения. Они никогда не встречались. Никогда не конфликтовали. И все равно она плачет.

— Потому что она не знала их страданий, — возразил Корнелиус, молодой орангутанг. — Она не видела, как люди обращались с другими видами. Как они уничтожали все, к чему прикасались.

— Но мы видели и хорошее, — вмешался Морис. — Мы читали их книги. Мы видели их искусство. Мы знаем, что люди были способны на доброту, любовь, на самопожертвование.

Цезарь снова замолчал. Он думал о Уилле, человеке, который вырастил его. Который любил его как сына. Который умер, пытаясь найти лекарство. Цезарь скорбел по Уиллу. Плакал над его могилой.

Но он никогда не плакал по человечеству в целом.

— Может быть, — сказал Цезарь медленно, — мы должны были скорбеть. Не по тем, кто причинил нам боль. Но по тем, кто был добр. По тем, кто пытался сделать мир лучше. По тем, кто умер, не увидев, во что превратилась их планета.

Он посмотрел на свои руки — такие похожие на человеческие, но покрытые шерстью. Руки, которые держали копья и ружья. Руки, которые убивали людей в войне