250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

► До войны иностранная печать ведалась в разведывательном отделении управления Генерального штаба, потому что именно для разведки и была там; каждый офицер и ведал ею и разведкой в порученном его делопроизводству государстве: Скалой в Германии, Андерс – был помощником по Франции, Испании, Португалии, Бельгии и Голландии, Самойло в Австрии.

Теперь наш штаб подкупает печать только в нейтральных странах; плата вздорная, например, одна бухарестская газета просила дать ей единовременно 3000 франков и, получив, стала писать в пользу России и нашего военного агента Семенова, которого раньше ругала. Печать дружественных держав не получает ничего.

Офицеры разведывательного отделения управления Генерального штаба переодевались, гримировались и разъезжали для различных свиданий по мелким станциям, а иногда днями проводили время на своих конспиративных квартирах, где принимали разного рода агентов и шпионов. Теперь то же самое продолжается в разведывательных отделениях фронтов. Сношения с жандармами и полицией тыла лежат также на них.

Из доклада старшего адъютанта разведывательного отделения штаба II армии Генерального штаба капитана Ковалевского от 5 ноября этого года видно, что и это дело, специально порученное в мирное время Генеральному штабу и только им и разрабатываемое, тоже велось так, что в кампанию мы вышли неподготовленными. «Более чем годичный опыт войны, – пишет Ковалевский, – выяснил следующие недочеты разведки:

1. Отсутствие единства взглядов на эту весьма важную отрасль военного дела, которая при правильной ее постановке должна и может в значительной степени облегчить начальствующим лицам их трудную задачу управления войсками. Лично мне приходилось слышать такие крайние мнения, и, к удивлению, даже от офицеров Генерального штаба, которые доказывают, что самое дело разведки им неизвестно. Некоторые даже высказывали мнения о полной ненужности разведывательных отделений, считая их работу излишней.

2. Вследствие отсутствия руководящих указаний со стороны высших штабов, а также ввиду неимения обязательных инструкций и наставлений по ведению разведки это весьма важное дело всецело предоставлено полной самостоятельности лиц, заведующих разведкой.

3. Особенно страдает заграничная резидентура. Ввиду отсутствия контроля ловким агентам в настоящее время предоставлена полная возможность работать для нескольких наших армий одновременно. С другой стороны, недобросовестные агенты, рассчитанные одной армией, могут наняться в сотрудники другой армии, особенно с другого фронта.

Затем из официального донесения нашего военного агента в Копенгагене известно, что многие копенгагенские резиденты (то есть живущие там агенты разведки. – М. Л.) знают друг друга, продают друг другу сведения, ведут себя совершенно неконспиративно и, конечно, проваливают порученную им заграничную разведку…»

Откровенный капитан предлагает сосредоточить всю разведку в Ставке, немедленно собрать комиссию, выработать наставление и инструкции, иметь в Ставке список всех без исключения резидентов и только по получении от нее справки о нем давать ему работу. Наивный человек, он думал, что этот вопрос вызовет здесь хоть одно немедленное распоряжение. Генерал-квартирмейстер прочел, пометил: «Полковнику Ассановичу», и на этом все кончилось… Впрочем, не совсем: через полтора месяца бумага попалась мне для подшития к «весьма секретному» делу, но и то только потому, что я сам хотел ознакомиться с ним и настойчиво предложил свои услуги в качестве подшивателя…

Знаю из документов, что в Северном фронте по разведке работают: Вильгельм Вильгельмович Швамберг – псевдоним Швейцарец, художник из Варшавы Владимир Леопольдович Мазуркевич, инженер В.П. Залесский (работает и для Ставки) и А. Френкель.

Приведу здесь же полученную позже докладную записку штабс-капитана И.В. Мусиенко, прикомандированного к Одесскому кадетскому корпусу, от 2 января 1916 г.: «В марте 1912 г. я подал рапорт дежурному генералу в штабе Одесского военного округа о желании быть разведчиком в Берлине, находясь в научной командировке от Министерства народного просвещения для приготовления к профессорской деятельности по кафедре уголовного права. Находясь в Германии около двух с половиною лет, при этом первые тринадцать месяцев был офицером действительной службы и студентом Берлинского университета, выполняя научную работу, свободное время употребил на изучение военной подготовки армии и народа и о всем замеченном важном давал знать генералу Татищеву и военному агенту полковнику Базарову; способствовал, чтобы меньше было наших рабочих в Германии (осталось 200 тысяч, а не 600–700 тысяч), сообщал о пробных мобилизациях, о том, что при Polizeipresidium’e работают турецкие чиновники, изучающие отдел мобилизации, и т. д.; состоял в деловой переписке по обороне государства с членами Государственной думы. Жил в Берлине под наблюдением тайной полиции. Д. Шмидт (офицер гвардии) просил меня в семинарии Листа остаться у них на службе, говоря, что у них будет очень хорошо, но я последним поездом 18 июля 1914 г. убежал в Варшаву».

До декабря нынешнего года работа главного управления Генерального штаба по разведке в области заграничной агентуры была очень слаба и совершенно бессистемна; оно почти совсем выпустило дело из рук, поэтому-то теперь Алексеев и приказал заняться им и не давать монополии Огенквару (сокращенное название сего классического учреждения). На фронтах же все еще идет в полный разброд, там такой хаос, что шпион времен Николая I старик Липранди в ужасе опять лег бы в гроб.

Кстати, на одной жалобе какого-то агента на другого с обвинением его в мошенничестве Алексеев положил резолюцию: «С чистыми руками этим и не занимаются».

Настоящие предатели страны – руководители Генерального штаба до и во время войны; вот кого надо судить и всенародно казнить.

► Английский корреспондент Вильтон отлично говорит по-русски, почти без всякого акцента.

► В ночь с 24 на 25 декабря Алексееву принесли телеграмму: «Из Колпашевой. Начальнику штаба генералу Алексееву. Административно высланные, на основании 19 ст. военного положения, почтительнейше просят ваше высокопревосходительство повергнуть к стопам верховного вождя доблестной нашей русской армии его императорского величества от русскоподданных наши верноподданнические чувства и выражения искреннего пожелания победы доблестной нашей армии над дерзким врагом. Горячо желая принести на алтарь отечества посильную пользу на успех победы, почтительнейше просим ходатайства В. В. перед верховным вождем о разрешении перемещения желающим русскоподданным из высланных в пределах Томской губернии в города той же губернии под надзор полиции и предоставить право работать на пользу родине и доблестной армии. Мы в большинстве люди интеллигентные, патриоты, к политике непричастные, имевшие на родине крупные дела, капиталисты, обладающие полезными познаниями, практическим опытом, могущим дать громадную пользу родине, более года оторванные от родного очага, семьи и дела, обреченные на бездействие в мертвом Нарымском краю, где негде приложить силы, знание и капитал. 17-я и 19-я статьи вовсе не преследуют карательных целей, а по одной простой подозрительности в неблагонадежности дают право высылать лишь за пределы военного положения и действия. Понятия подозрительности страшно растяжимы. Многие из нас искренние горячие патриоты скорее ошибочно высланы в Сибирь, да