Лесные узоры - Владимир Иванович Клипель

низко виснут набрякшие влагой облака, в любую минуту готовые пролиться обильным дождем. Я охватываю эту его картину взглядом неоднократно на подходе, не пропуская и того, что рядом, мимо чего иду к ней.

Не могу пройти, чтоб не полюбоваться на энергичные, с предельным лаконизмом, «сердито» исполненные этюды Ганальских востряков заслуженного художника РСФСР Зорина. Они сделаны словно бы на одном дыхании; темные горы с потеками вечных снегов на них столь же материальны и плотны, как сами эти гранитные пики. Мастер не поскупился на краски, положив их так обильно, прямо из тюбика, что белые сверкающие пики хочется пощупать руками. Рядом с «Востряками» его же этюд «Рыбы». Копченые кетины прямо-таки просвечивают, горят малиново, такие они сочные и, конечно же, вкусные. Блеск!

Дальше, дальше. Вплотную, чуть ли не принюхиваясь, осматриваю «Амур» Федотова и на другой стеке, под углом, вторую его картину. Нет, я знаю, что картины надлежит рассматривать с отдаления, но меня интересует и технология письма, «кухня» художника, а это можно увидеть лишь подойдя вплотную.

На второй картине изображена морская прибойная волна, в брызги, в прах разлетающаяся от удара о темные, в лишайниках, камни. Не вода, не галька, а разноцветье драгоценностей живет на полотне, не нарушая, однако, общей гармонии цвета, колорита и плотной материальности среды. Как хороши, как свежи краски нашего Охотского побережья! В каком прекрасном крае мы живем! Ведь это счастье видеть, ощущать такую могучую, такую суровую и величавую природу.

Вот с такими первыми впечатлениями я и пришел с вернисажа домой, пообещав жене еще раз пойти туда вместе с ней, чтоб рассмотреть выставленные картины вдвоем, не спеша, тем более, что во втором зале выставки я и сам не успел побывать.

Мы пошли на другой день пораньше, чтоб насладиться в полную меру таким радостным событием, как новая выставка. Конечно же, я сразу повлек жену к полюбившимся мне полотнам, но она нашла для себя что-то интересное в работах художниц Кабановой и Баранчук: и та и другая изображали жизнь обыденную, не романтичную, а я хотел, чтоб жену сразу захватили пейзажи, которыми я восторгался. Помимо них меня вчера восхитили «Рыбачки» — широко, лаконично написанные монотипии художника Зуенко, и я хотел сразу от пейзажей перейти к ним.

Я оглянулся, отыскивая взглядом приотставшую жену, и тут мое внимание привлекло яркое малиновое пятно на противоположной стене зала. В первое посещение я как-то равнодушно пробежал мимо работ Короленко, мимо его картины «Спокойное утро» и второй, где на белесой реке, словно бы застывшей, в лодке сидели школьники. В его картинах была странная, какая-то вялая белесость фона, и глаз задерживался только на центральном пятне, за которым фон лишь угадывался. В картине «Спокойное утро» изображалась нанайка в малиновом халате. Вот она должна наклониться, чтобы подать ребенку в люльке обнаженную грудь. Скользнув по полотну взглядом, я отметил странное несоответствие фона с ярким центральным пятном да еще нарушение пропорций фигуры. Оригинальничает, решил я.

И вот теперь, издали, это малиновое пятно властно приковало меня к себе. Оно, оказывается, звучало, это пятно, и вялый белесый фон избран художником специально, чтобы не соперничал с главным в картине. Художник-то, оказывается, с хитрецой, ловит зрителя издалека. И я медленно, не сводя глаз, пошел к картине.

Это не просто нанайка-мать, это мадонна, нанайская мадонна, обобщенный образ женщины, подобный той глиняной Нефертити, которую археологи нашли при раскопках в Кондоне. Скульптура представляла идеал женщины, идеал, уходящий корнями в неолит, но почему-то понятный и нам, живущим тысячелетия спустя. Теперь, окидывая взглядом картину Короленко, я не замечал нарочитости, некоторой диспропорции и несоразмерности фигуры, неприятной вначале красноты обнаженного тела женщины. Малиновая, в полную силу звучащая одежда уравновешивала все остальные цветовые пятна на картине.

Подошла жена. Оказывается, она тоже обратила внимание на эту картину. Я глянул на нее, и что-то теплое ворохнулось у меня в груди. Она ведь у меня тоже мадонна. Я вспомнил, какие у нее были глаза, когда она ждала ребенка: в глубине их сквозила и тревога, и ожидание перемен, и счастье. Казалось, она прислушивается к новой, еще ей самой неведомой жизни и старается заранее защитить этот слабый росток. А потом, когда она уже кормила ребенка и, подав ему грудь, вся отдавалась властному чувству материнства, глаза ее излучали такое умиротворение, такую полноту счастья, такую отрешенность от всего, что не касается ее малышки, что мне казалось: вся ее прежняя жизнь, оставшаяся за плечами война, все лишения искупаются этими немногими минутами.

Стоило посмотреть на ее маленькие, то такие ловкие и ласковые руки, когда она пеленала ребенка, или купала его, или просто тетешкала, перебрасывая с ладошки на ладошку, — они были истинно женскими, материнскими руками, гибкими, нежными, сильными. Если б мне сказали: изобрази мадонну, я бы прежде всего изобразил руки женщины, а потом глаза, которыми она смотрит, как насытившаяся кроха, засыпая, выпускает из полураскрытого ротика розовый сосок груди. Глаза, полные счастья и чувства исполненного человеческого долга…

Нечто подобное попытался изобразить художник, и я думаю, что в какой-то мере это ему удалось. Разве иначе останавливались бы перед картиной люди? Она, словно луч, проникая в душу, отражалась там, озаряла давнее, полузабытое, согревала сердце воспоминаниями и крепила ослабевшие с годами связи. Глядя на картину, мы оборотились на себя, с удивлением отметили, что чувства художника близки и нам, что и у нас позади много хорошего, доброго, и от сознания этого легче стало шагать дальше. Настоящее искусство всегда объединяет людей и возвышает. Оказывается, мы можем быть лучше, стоит лишь этого захотеть, в нас достаточно заложено добрых сил для самоочищения, которое необходимо производить время от времени.

С этим чувством я и покинул вернисаж, проходивший под названием «Край родной»…

НОВОЕ — ПЕРВОЕ

Люди издавна пытались определить смысл жизни. Одни говорили, что в этом мире нет ничего нового, а если кто и утверждает: вот оно, новое, — то это всего лишь основательно забытое старое. Другие — что жизнь человеческая всего лишь горсть песчинок золотых, на время взятая у вечных берегов.

В этих рассуждениях мне слышатся голоса усталых и разочарованных людей. Почему усталых? Почему разочарованных? Видимо, от неустройства общественной жизни в давние времена, оттого, что не нашли они, куда приложить свои силы. Да, возможно, что нам отпущена природой очень малая кроха времени по сравнению с миллиардными пластами лет, в течение которых формировались планеты и наша Земля. Этот малый срок мы не в состоянии увеличить даже вдвое, наоборот, ухитряемся