Лесные узоры - Владимир Иванович Клипель

укладываться зачастую в половину его. Мы — гости на ликующе-торжественном празднике Жизни. Конечно, ничто не дается людям готовым, им необходимо что-то устраивать, хлопотать, поправлять и обновлять, чтоб радость была полнее и праздник жизни стал краше.

И вот, если с таких позиций рассматривать жизнь, то вся наша деятельность, само наше существование обретают особое оптимистическое звучание, глубокий смысл. Даже выполняя порой неприятную работу, мы расчищаем место для будущих радостей и счастья. И уж коль праздник, так он повсюду, во всем, в каждом проявлении жизни. Природа так обставляет нашу жизнь декорациями, что ни одним днем, ни одним закатом или восходом солнца не повторяется. Надо лишь видеть эти обновления вокруг, не гасить в себе любопытства, не думать, что красота может жить где-то лишь в Африке, или, скажем, в Гренландии, откуда Рокуэлл Кент привез нам на холстах немыслимо яркие пейзажи, полные световых эффектов. Я на минуту представил, что приехал бы среди зимы в Хабаровск человек, сроду не видевший снегов, застывшей ледяной реки, белых бескрайних лугов, наших зимних забав. Как был бы он поражен необычайностью наших мест, какую поэму сочинил бы, воспевая наши снега и глубокую синеву небес! А мы? Видим ли мы все это, не закрываем ли порой умышленно глаза на прекрасное?

Настроившись так, я вышел из дому. Было 6 апреля… Обычный весенний день. Но ведь каждый дарованный нам день жизни — праздник. И все вчерашнее исчезло, растворилось в потоке времени, и сегодня должно быть все НОВОЕ — ПЕРВОЕ.

Я шел тропой к Амуру. Два дня назад выпал небольшой снег. Еще вчера, пока не шевелил его ветер, деревья, кустарники стояли заснеженными и нарядными, одетыми в пушистые белые рукавички, отягощенные. Они радостно распрямлялись, когда набегавший ветерок стряхивал с них эту ношу.

Сегодня они голы и чуточку сиротливы оттого, что лишились снежного убора и не приобрели еще летнего — зеленого. Лишь кое-где на ветках поблескивают ледышки — застывшие вдруг капельки влаги. Они посверкивают, как редкие алмазные броши, пронизываемые солнечным лучом. Сегодня природа хочет выглядеть скромной, и единственное, на что она не скупится, это на солнце. Свет льется потоками с голубого неба и кладет на белые пятна нерастаявшего снега пронзительно синие сетки теней.

Снег отступил с тротуаров, дорог, с пригорков, но по газонам, под кустами и на Амуре оставался еще нетронутым. Узенькая тропка и отдельные темные цепочки следов, свиваясь в веревочку, тянулись от ступенек набережной к Амуру и на его левый берег. Возле Утеса темная длинная полынья. Я видел ее вчера, но сегодня она стала больше и узким рукавом отделила прибрежную кромку от остального ледяного поля. Смельчаки перебросили через нее доску и по ней переходят на лед, не замочив ног. Но ведь это рискованно: в газетах давно объявлено о необходимости прекратить хождение через Амур.

Какая-то девочка в ярком малиновом пальтишке по-своему напоминает об этом людям. Мелко семеня, она вытаптывает на белом нетронутом снегу обращение к несознательным гражданам: «Не ходи…» Буквы получаются огромные, но чистого пространства в запасе много, и, наверное, она хочет написать: «Не ходить. Опасно». Девочка «пишет» обращение очень старательно, вся поглощена этим занятием; протоптав одну букву, делает скачок на другую, чтоб они отделялись. Буква «И» начертана с ошибкой, сопутствующей первоклашкам: косая черточка идет не слева вверх, а справа. Но девочка, конечно, права и ведет себя правильно; увидев непорядок, сама принимает меры, чтоб кто-то по оплошности не попал в беду и не испортил праздника себе и другим.

Жаль только, что солнце к полудню растопит снег и не оставит на берегу этой предупредительной надписи.

Итак, новый наряд у кустарников, полынья и первая дощечка, переброшенная через нее, и первая запечатленная мысль на снегу, вызванная новым днем и новыми обстоятельствами…

По соседству темнеет вторая, более широкая полынья. Там выход воды из купального бассейна; она парит даже в самые сильные морозы. Сегодня над нею вьется пара чаек. Они только что прилетели сюда откуда-то издалека, машут крылами устало, они грязно-желтого цвета и выглядят утомленными чернорабочими весны; птицам, наверное, хочется есть, а поживиться тут пока нечем, и голод заставляет их летать над полыньей, вместо того, чтобы сесть и дать отдых натруженным крыльям. Полынья — это еще не Амур, он еще весь в ледяной броне, и чайкам придется поголодать. Им бы повременить с неделю в теплых краях, но вечный зов природы послал их сюда, за сотни километров, и они будут летать, кружить над крохотными озерцами чистой воды. Так путешественника-бродягу по весне манят дали, а осенью отчий дом.

Чайки — вестницы весны — не одиноки: над городским парком кружит коршун, распластав огромные крылья и подрагивая на виражах маховыми перьями, растопыренными, как пальцы у человека, с завязанными глазами ищущего опоры. Коршун тоже первый в наступающей весне, такой же новый и первый, как почки у тополей, первые полыньи, первые лужицы на тротуарах, первые робкие кучевые облака.

Все было ново и необычно в этом вечно повторяющемся, но таком молодом и новом мире. И разве можно не любить жизнь? Разве можно согласиться, что наш сегодняшний день — лишь многократная копия давно прошедшего? Нет, я в это не верю, я тогда не жил, я живу сегодня, все открываю заново, и каждый день для меня праздник.

ТОПОЛЯ

Весны бывают разными и непохожими одна на другую так же, как люди. Я расскажу об одной.

Еще держались морозы, но солнце вставало по утрам много раньше, чем в середине зимы, и на покой уходило позднее. Если прежде оно скатывалось за горизонт, едва не задевая за изломы хребта Хехцир, то теперь пряталось за тальниками на левом берегу Амура, описывая над землей дугу более высокую и долгую. Светило оно ярче, смотрело пристальнее, заметно иссушивало снега, но до проталин было еще далеко. Здесь, на Востоке, весна приходит исподволь, словно крадучись, не так смело и внезапно, как в центральных областях России.

О наступлении весны говорил и календарь, а внешне все вроде оставалось еще по-старому: не размягчались снега, спрессованные метелями и морозом, не появлялись днем рыхлые облака, по-прежнему морозными оставались вечерние зори, и ветерок, если вдруг потянет с заречья, заставлял прохожих поднимать воротники пальто.

Но вдруг выдался теплый тихий денек, небо заголубело сильнее обычного, снега засверкали ярче. Я видел вереницы горожан, идущих в сторону Амура: они шли на берег реки, в парк, на любимое место отдыха.

Да, весна ждала, что зима уступит ей по-хорошему, не дождалась и пошла шагать по земле. Крошился