Любовные истории в Стране восходящего солнца - Юлия Алексеевна Чернышёва

надежные свидетельства. В ту же самую эпоху снискала славу Ходзё Масако, которую с детства обучили боевым и охотничьим приемам. Став женой основателя Камакурского сёгуната Минамото-но Ёритомо, она проявила себя как добрая супруга и политик со стальной хваткой. Несколько позже, в Эпоху Враждующих Провинций, супруга главы замка Цуэнэяма по имени Уэно Цурухимэ возглавила последнюю атаку, обрушившись на полчища врагов, взявших замок в осаду. Ее отряд состоял исключительно из барышень, и они навели немалое смятение во вражеском войске. Правда, замок все-таки пал, а все защитницы полегли, но слава их осталась немеркнущей в веках.

Последней боевой красавицей по праву считается некая Накано Такэко. Уже в 1868 году эта мастерица боевых искусств, прекрасно владевшая нагинатой, собрала отряд из двадцати женщин и выступила на защиту родного княжества Айдзу против Императорской армии. Этот женский отряд «Дзё-ситай», вооружившись нагинатами, выдвинулся против многотысячного войска, вооруженного огнестрельным оружием, и тут же был уничтожен, прославив Накано Такэко, как несравненную воительницу и стратега.

И все-таки сложно представить, что в патриархальном обществе, каковым и являлась средневековая Япония, матери, жены и дочери, как по команде, отправлялись на призывные пункты и начинали постигать тонкости владения нагинатой, стрельбы из лука и верховой езды. Женщина, которая принадлежит к самурайскому сословию – более чем обычна, точно так же, как в России никого не удивит слово «дворянка». Но «женщина-воин», «женщина-самурай» – это в некотором роде оксюморон. Притягательный и таинственный (многочисленные актрисы, позирующие в доспехах, с катанами в руках, не дадут соврать), но совершенно неестественный. Редкие случаи, когда девушка и вправду начинает махать мечом и нагинатой, воспринимались как странное и дикое исключение, оставшееся в памяти. Любопытно, что в этом плане истории о женщинах-воинах удивительно напоминают наследие северо-американских индейцев. За всю историю великих равнин существовало несколько девушек, которые мастерски стреляли из лука и снимали скальпы, но о них помнят именно потому, что их пример был совершенно невероятен. Впрочем, мы отвлеклись.

Для традиционного общества подобное расточительство немыслимо. Причина здесь не в злобной косности мужчин, которые не желают видеть рядом с собой сильных и независимых красавиц, а в унылой статистике, которая подсказывает, что там, где женщин массово погонят на передовую, очень скоро закончится вообще все, включая надежду вернуться к мирной жизни, сготовить мисо и вырастить детей.

Тем не менее на то оно и правило, чтобы в нем существовали исключения. Наша Томоэ Годзэн оказалась как раз таким хорошеньким исключением, которое так полюбилось японцам, что и спустя восемь с лишним веков на историческом фестивале Дзидай Мацури, проходящем в Киото, обязательно присутствует конная амазонка с бледным, как у покойника, лицом. Это и есть наша Томоэ! И набеленное лицо – это дань исторической точности, о чем речь еще впереди. И это при том, что существуют скептики, которые утверждают, что появление этой красавицы на страницах «Хэйкэ моноготари» – плод литературного вымысла. Низкие душонки!

Томоэ Годзэн на лошади. Старинная японская гравюра

Конечно, существует соблазн уйти в путешествие по эпохам и показать читателю все страницы японской истории, где нашлось место для грозных воительниц, которые сражались, убивали и умирали, делая это не хуже пресловутых самураев. Но будем помнить, что наше повествование посвящено все-таки истории Кисо Ёсинака и Томоэ Годзэн, а не экскурсу в историю японского военного дела. Завершая разговор на эту тему, можно отметить, что если верить данным японских археологов, проводивших исследование останков, найденных на месте битвы при Сэмбон Мацубару, случившейся в 1580 году, то из 105 взятых на анализ останков 35 принадлежали женщинам. Любопытные данные, которые, однако, было бы преждевременно экстраполировать на всю военную историю Японии.

Интересно, что «Годзэн» не является фамилией нашей героини. Это скорее суффикс, который используется при обращении к даме, достойной всяческого уважения и почтения. Но при ином прочтении тех же кандзи у нас получается вариант, который звучит как «омаэ». Последнее можно перевести как полную противоположность первому, получив что-то вроде «эй, ты!». Можно предположить, что в общении со своей спутницей, которая не приносила никаких клятв верности, но следовала за своим возлюбленным командиром до конца, Кисо Ёсинака мог использовать оба значения. Вариант уважительный для особых моментов, когда нужно показать своей женщине, что она – одна-единственная (используется сравнительно редко). Вариант «Эй, ты! Почему суп остыл, хакама[1] не выглажены, а вон те враги еще не зарезаны?» Используется во всех остальных случаях, и можно быть уверенным, что Кисо, оставивший о себе воспоминания, как о человеке грубом, предпочитал именно его.

Честно говоря, всякий, кто начинает интересоваться вопросами: когда же мальчишка Кисо понял, что перед ним не просто напористая девчонка, которая машет мечом, а расцветающий цветок, останется без однозначного ответа. Кисо Ёсинака не относился к числу первостепенных героев этой древней истории, и его юношеские сердечные переживания мало интересовали создателей эпоса. Если быть совсем точным, то наше представление о сердечной связи, которая соединила этих двоих, – очень деликатная реконструкция. Забегая вперед, мы можем констатировать, что Томоэ Годзэн демонстрировала страстную преданность своему грубоватому командиру, оставаясь с ним в огне битвы. Но в описаниях последней схватки, которая выпадала тому или иному знатному герою войны Гэмпей, не так уж и редки случаи, когда вассал, пренебрегая собственной жизнью остается рядом со своим господином. Вряд ли уместно говорить о нежных чувствах, которые связывали всех этих суровых рубак, речь идет о святом принципе верности.

Почему же спустя столько веков образ Томоэ Годзэн остается столь привлекательным, и всякий, кто решится писать о страстях и войне на японских островах, не минует этой истории? И это при том, что, как и говорилось выше, сведения об этой амазонке весьма фрагментарны, а связь между Томоэ и Кисо подтверждается очень лаконичным упоминанием в источнике. Однозначного ответа, на наш взгляд, тут нет, но некие косвенные причины можно попробовать угадать. Образ Ёсинака не так уж и сложен: это отличный воин, храбрый человек, недурной тактик и совершенно бестолковый политик. Можно сказать, что в этой ипостаси Кисо представлял собой скорее отрицательную величину. Прибавим к этому грубость характера и простоту, которая, как известно, бывает хуже воровства. Война Гэмпей, между прочим, была как раз таким мероприятием, где кроме умения рубить головы от лидера требовался навык просчитывать свои планы и чужие интриги на несколько ходов вперед. Кисо Ёсинака совершенно не годился для самостоятельной игры, что и подтвердило завершение его истории. О внешних данных злополучного участника междоусобных побоищ нельзя сказать ничего определенного.

Томоэ, кем бы она