Сказки - Наталья Кодрянская

он не рвал цветов, не помял травы; осторожно ступая по разноцветным камушкам, шел он за матерью волшебным садом. А как увидел астры — в сияющих желтых цветах узнал звезды. И тут же отпросился у матери сад стеречь.

Хоть круглый год сидеть бы ему под яблоней караулить яблоки! Янтарным грушам счет вел. Не наглядится он на звезды-астры.

Как-то садовник увидел ежика и принялся выгонять самозванца сторожа.

Засуетился Ваня, как бы весь сад с собой унести. Взвалил на колючую спину три яблока — три красные солнышка. На ходу потянулся достать хоть одну астру, да очень высоко звезды растут: не достал.

— И не надо, — думает Ваня, — а вдруг опять светляки.

И побежал домой.

Дома бережно расставил он яблоки на подоконнике, чтобы не скучно им было, в окошко глядеть могли. Да сестрица обжора Тося, когда Вани не было дома, не вытерпела и съела одно солнце. И сколько в этот несчастливый день пролилось ежиных слез: таскал Ваня Тосю за иголочки, плакала Тося, а Ваня от обиды еще того пуще заливался. А два другие яблока, сидя на окошке, заскучали: со щек румянец сошел, пожелтели, сморщились — да взяли и померли.

На Ваню новая блажь нашла: с лисой вздумал дружить. Начал он с нею вместе гулять — где лиса, там и ежик. И все потому, что у лисы в глазах две зеленые звездочки прыгают. Не наглядится Ваня, прямо влюбился в лису.

Пошел он с лисой на речку, на берегу посидеть. Предложила ему лиса — «давай, еж, на лодке кататься!»

Забрался ежик на корму, лиса села за весла. И поплыли они.

Чуть только от берега отъехали, лиса и говорит:

— Вот что, еж, у меня, видишь, аппетит разыгрался, я тебя съем!

Глаза у лисы не звезды, а по совиному на ежика смотрят.

Ваня от страха назад подался, и кувырком прямо в воду.

Лиса за ним. Да уключина за хвост ее придержала:

— Постой, лиса, за прокат уплати, не то хвост оторву.

Пока лиса с уключиной торговалась да ерепенилась, подплыл еж к берегу. А на берегу из-под каждой кочки серенькие бодатые сумерки лезут, да лягушка лениво квакает.

Отряхнулся еж и поскорей домой. На пенек сел и задумался. Стал иглы оттачивать — давно пора за ум-разум взяться: в лесных дозорах отца заменять.

Светляки по ночам ежу путь освещают. Неслышно идет он по густой траве, раздвигает кусты, зорко смотрит, все ли в порядке в лесу!

А в предутренней мгле усталый, счастливый, возвращается ежик домой, в шубке усыпанной блестящими росинками — и как ими гордится Ваня! Теперь-то он точно знает, что эти росинки и есть настоящие звезды, и других звезд ему не надо.

ДИКИЙ ГОРОШЕК

- А знаешь ли ты, — спрашивает еж зайку Марфиньку, — почему горошек цветет на одном стебле всякой краской? А было когда-то совсем не так.

Смеется зайка: чего еж не выдумает!

А еж пригладил себе колючки и за сказку — слушай.

Ранней весной, как отцветет подснежник, с горки на горку все выше идет солнце на солнцеву гору, и запестрят в лесу среди других цветов цветы горошка.

А был когда-то горошек синий, синее лунных теней, а красный — вечерняя заря, и белый — белые, в теплый день проходящие облака.

Говорят цветы друг другу: кто из нас краше, какой цветок богаче? Слышали деревья и туда же — вмешались в спор: лапчатый клен, береза, понурый орешник, терн-колючка — кто из вас краше, какой цветок богаче?

Соловей в лесу волшебник — бывало, как зальется, в миг порешит все нелады, и позабудешь обиду. А был соловей в отлете. Шумел листвой ворчун дуб; надрывалась ольха: остановитесь! Да все ни к чему. И попало ж клену от терна, а папоротники так и валятся валом. Березы сбились тесней, подняли вверх узорчатые рукава, и белые, дрожат от страха: сдаемся! Орешник в сторонке и никак не решит за кого.

Бьется горошек, градом наземь сыплется — не устоять!

И чем бы кончилось лесное побоище, кто знает! Потом говорила бродяжка улитка, будто верх взял синий горошек. Но тут из чащи вышла чаровница Ульнара.

Ты слыхала о чаровнице Ульнаре? Она никем в лесу не судима, ей самой судить и решать ссоры леса.

На кленовых качелях качается Ульнара. Серый волк лапой подталкивает качели. Укачал серый, убаюкал. И видится Ульнаре не волк, а лесной царевич Урман стоит перед ней, сияя. Берет царевич перстень, камень ночью без луча светит, самоцвет играет. И только хотел надеть ей на палец, как по лесу скрип, и стук, и топот, будто в несмазанных сапожищах ходят. Ульнара и проснулась.

В сердцах вышла Ульнара из чащи. Паутинкой сон еще вьется. Подняла она волшебную палочку — чары судьбы — и в тот же миг все затихло. И лес, как вкопанный, не шелохнется.

Сказала Ульнара горошку:

— Никогда меж вас больше не будет расчета, нераздельно до века на одном стебле будете цвесть всяким цветом.

— Как обездолеет лес! — вздохнул странник ветер.

Ульнара прикрыла свои земляничные ушки, не слышит.

А цветы молчанки просят:

— Сжалься, помилуй горошек! — И цепляются за ее берестяные легкие ноги, за ее золотые змеиные косы.

И в тот же миг вместо душистых молчанок стал при дороге скучный репейник.

Горошек в слезы, и особенно плакал белый — белые, в теплый день проходящие облака.

Ульнара вспомнила серого волка — не волк, Урман царевич, и еще вспомнила — в глазах горят самоцветы. Она обернулась тоскою-птицей, взмахнулись вечерние крылья, и улетела.

Расступились клены, поднялся с земли папоротник, охорашивались березы, а орешник так и стоит в сторонке: ничей.

С той поры горошек цветет всеми красками на одном стебле. Судьба лист крутит, придорожной вьется пылью — и мало ль во что еще может превратить чаровница Ульнара! А репейник, как неотступно цепляется за каждого прохожего и ветру беспрестанно кланяется. И разве можно в живом погасить надежду? Я уверена — кто-то придет, снимет чары, и опять из колючего синеносого станет репейник нежным цветком — молчанка.

— Смотри, Марфа, будь довольна тем, что есть. Или не отчураешься: превратит тебя волшебница в мухомор.

— Хорошо говорить, мухомор! — думает Марфа, — а изволь неподвижно грибом на одном месте торчать!

Ухватилась за лапу ежа, так спокойнее, и пошла его проводить до ежиного дома.