Жись как она есь. #ТекстЫ среднего возраста про любовь, бородатого мальчика, женщин и счастье. То, что вы и сами знали, но боялись сказать - Сергей Леонидович Жерихин

Поворачиваюсь, а там парень лет тридцати, пуховичок серенький, шапонька вязаная, цвета сильно выцветшего неба.

И я так резко ему прям в глаза: «Ыыыть», — чего, мол, хочешь? Зачем фотохудожника отвлекаешь?

И прямо через глаза свои ему сигнал напрямую в мозг посылаю: «Ну, давай, рассказывай. Как ты билет на поезд потерял и теперь тебе десяти рублей не хватает, чтобы маму от болезни спасти». Взрослый же мужик уже, думаю. Ну как не стыдно-то вообще.

А он глазами вниз показывает и руку ко мне тянет, ладонью кверху.

И вижу, что на ладони той лежат мои яблочные наушники вместе с гробиком для их хранения. Я, видимо, так увлечен был вороной на помойке, что, вытаскивая телефон, их и обронил.

Он кивает: дескать, возьмите. Это ваше.

«Спасибо, — говорю. — Спасибо».

А он кивнул и пошел.

Маленький Сережа в моей голове не в первый уже раз в жизни резюмировал: «Ну ты и мудак».

Ворона, улетая, согласно подкаркнула.

И дело было совсем не в наушниках.

Мудак и есть.

#Помощь

Иду из мотосалона вдоль проспекта Мира.

Откуда иду — деталь важная. Мотоцикл — давняя цель. За полчаса посидел жопой на половине представленных экземпляров.

Как итог — состояние стратосферы и восторга. Могу ногой дверь к Путину открыть. Могу Майка Тайсона негром назвать.

Крылья широкие, яйца железные, улыбка от уха до жопы.

Иду, значит, а возле автобусной остановки паренек вида… не то чтоб прям бомжеватого, но где-то близко.

Одежда нормальная, но не сильно чистая. По лицу видно, что не алкоголик. Просто не повезло в чем-то. И судя по всему — недавно.

Парень, не замечая, что я наблюдаю за ним, делает полшага к мусорке и, бегло озираясь по сторонам, теребит рукой лежащий в урне пакет. Движение отточенное и привычное. За эту секунду движения он четко понял, что в пакете ничего ценного нет, и потерял к мешку всякий интерес.

Я прошел, и тут же в голову мысль: «Подойди, спроси, не нужна ли помощь».

Разворачиваюсь. Вспоминаю, есть ли купюры в бумажнике. В последнее время крайне редко их вижу. А перевод парню вряд ли есть на что принять.

Делаю несколько шагов, и тут же другая мысль: «Какого хуя, Сережа? Ты идешь такой счастливый, с мечтами о железяке промеж ног. Идешь, чуть не летишь. И тут этот паренек. И ты такой побежал помогать. Это пошло, Серый. Пошло потому, что, если б ты шел той же дорогой не из мотосалона, а, например, после тяжелого дня — хрен бы ты подошел к этому парню. Заметил бы точно. Ты глазастый. Но не подошел бы. А сейчас со своей помощью к нему лезешь. Достойный, типа, человек».

Я остановился.

А как бы я отреагировал на месте парня?

Отказался бы.

«Нет, нет, — сказал бы. — Все в порядке».

И сам бы от стыда сгорал.

Ну, я просто знаю. Я сгорал. Двенадцать лет назад меня друзья звали к себе ночевать. А я: «Нет-нет, все в порядке». И на вокзал спать пошел.

Пока так размышлял, парень ушел.

Я даже не увидел, куда.

«Пошел ты на хуй, Сережа», — подумал я.

И крылья куда-то подевались.

И яйца опять из мяса.

#Колька

Не осуждай меня, мой добрый читатель. И вы, жители первого подъезда дома номер три на моей Богом спасаемой улице.

* * *

В гости меня ждали не ранее полуночи.

Промаявшись весь день между книгами и сериалами, нарушая все самим же собой построенные планы по «написанию текстов», «тренировкам тела» и тому подобному саморазвитию, ближе к десяти вечера собрался и вышел из дому.

Тут надо отметить, что наступивший год я решил провести в адекватном контроле собственных расходов; вероятно, в принятии подобного решения определяющим фактором стало традиционное для всех россиян и для меня в том числе: «в новом году — новый я». В этой связи от идеи вызвать такси отказался и пешком двинул в сторону метро.

Спешить некуда. Времени вагон.

Третье января — самый, по моим наблюдениям, безлюдный день в году. Это день небольшой паузы и перерыва, когда перспектива дальнейших праздников, а главное — еще присутствующая возможность их продолжения слегка расслабляют сограждан, и те немного отпускают алкогольно-гостевые удила, сберегая силы для оставшихся дат.

По дороге к метро я практически не встречал людей; пару человек с собаками да один бегун-полуночник. Еще один «в новом году — новый я», поглядим, на сколько тебя хватит.

Снег вперемешку с лужами и запах зимы, желтые отражения фонарей от асфальта напополам с повсеместно мелькающими гирляндами.

Проходя по аллее среди геометрически идеально высаженных вдоль дороги берез (тут надо заметить, что живу в бывшем военном городке; так что понятия «Параллельно», «Перпендикулярно» и «Ровно» у нас в квартале пишутся с заглавной буквы), я краем глаза заметил движение.

В небольшом сугробе между двух деревьев валялся мужик в синем даже для такой погоды сверх меры перепачканном пуховике; в неопределенного цвета очень грязных штанах и вязаной шапке. Гражданин явно предпринимал попытки подняться и нелепо елозил всеми конечностями по снегу, взрывая его до самого грунта.

Он лежал на животе и движениями напоминал новичка на занятиях по плаванию: руки и ноги работали синхронно, голова над водой. Но в целом даже не очень опытный инструктор мог бы понять: этому только суша. В бассейне гарантированно утонет.

Я остановился.

— Эй… Ты живой? — спросил я и мгновенно понял, что по уровню глупости вопрос мог бы соперничать со «спишь?» Но ничего лучше в тот момент не придумал.

Мужик ответил утвердительным мычанием.

— Плохо? Скорую? — я сделал пару шагов к нему в сугроб и оказался по щиколотку в талом снегу. Струйки воды мгновенно потекли в кроссовки.

— Хршо, — ответил пловец. В этот момент, как мне показалось, он даже хохотнул. После чего перевернулся на спину и, протянув мне руку, кивком обозначил свое желание принять вертикальное положение.

Помочь ему не составило труда, мужик весил килограммов шестьдесят, не больше.

Сложности были иного толка: во‑первых, по уровню чистоты его руки могли бы соревноваться с поручнями в метро, поэтому, поднимая гражданина с земли (а как оказалось, он прокопал чахлый подмосковный сугроб буквально насквозь), я надел перчатку, про себя матерясь от досады, что теперь ее, видимо, придется выкинуть.

А во‑вторых, и, собственно, в‑главных, организм мужика вопреки воле владельца категорически не