Михаил Горбачев: «Главное — нАчать» - Леонид Васильевич Никитинский

В качестве хобби Козеллек коллекционировал изображения мемориалов воинской славы из всех стран мира, а часто и сам их фотографировал. Эта огромная коллекция — тысячи снимков — привела его к выводу, что большинство изображений отсылает не просто к смерти, а к «смерти ради». Но такие памятники вскоре оказываются заброшенными, если не культивируются искусственно, а сохраняются те редко встречающиеся, где передана просто скорбь. Другими словами, сохраняется только человеческое, а политическое — это тлен.

Считавший себя политиком Горбачев в своей последней версии придет, в общем, к тому же самому выводу. Но для юного Миши, смотревшего с верхней полк в окно, горизонтом ожидания был университет и неопределенный «коммунизм», а полем опыта, наряду с тем полем, где у него шла носом кровь, — некая мешанина исторических «формаций», выстроенная в логике «классовой борьбы». Так он себя видел тогда и в этом смысле ничем не отличался от большинства советских людей. Пройдет 40 лет, и горизонтом их ожиданий станет капитализм «как у них», а полем опыта — зыбкая почва представлений о «невидимой руке рынка», усвоенных из газет. Потом и это схлопнется, и на время явится как бы внеисторический постсоветский человек — циничный и озабоченный только сегодняшним днем под лозунгом «обожрать и скрыться».

Ну так пора уже выходить из этого полуобморочного состояния: история не кончилась, и пусть горизонт сегодня совсем в тумане, зато на поле опыта есть чем поживиться, хотя это потребует усилия (как и чтение этой книжки).

Глава 3

Передовой советский вуз (1950–1955)

Юрфак на Герцена

На сайте Московской консерватории можно прочесть, что ее Рахманиновский зал на Большой Никитской был пристроен к зданию Синодального хорового училища в 1898 году, а «в 1968 году здание присоединили к Консерватории» (с которой оно соседствует). «Много лет ушло на реставрацию», пока зал не был открыт концертом Святослава Рихтера в 1983-м. Это весьма неточно, потому что с 1942 по 1976 год в этом здании находился юридический факультет Московского государственного университета.

На сайте юрфака МГУ здание по улице Герцена, 11 (до и после — Большая Никитская) вообще не упоминается. Между тем юрфак переехал отсюда на Ленинские (до и после Воробьевы) горы лишь в 1976 году. С 1970 по 1975-й на Герцена учился я сам, сюда в 1945 году вернулся с фронта мой отец, и именно сюда в деканат юрфака в конце августа 1950 года прямо с Казанского вокзала приехал первокурсник Михаил Горбачев.

Скорее всего, путаница вызвана многочисленными реорганизациями и переименованиями юридических вузов после революции октября 1917-го, лидеры которой вместо закона предложили судьям руководствоваться «революционным правосознанием». Юрфак МГУ был распущен, кадры судей, прокуроров и следователей готовились в ведомственных образовательных учреждениях. Московский юридический институт (МЮИ), который после войны снова стал юрфаком МГУ, какое-то время возглавлял Андрей Вышинский, более известный как государственный обвинитель на сталинских процессах 1936–1938 годов. Это существенно для понимания того, кто, как и чему учил студентов на курсе Горбачева с 1950 по 1955 год.

Горбачев с однокурсниками в одной из аудиторий на Герцена, 11 (он крайний слева, рядом с ним — Зденек Млынарж, о котором подробней дальше)

1953

[Архив Горбачев-Фонда]

Рахманиновский зал на юрфаке назывался просто большим. Лекции проходили также на Моховой (тогда — проспекте Маркса) и в «зоологической аудитории» — на втором этаже Зоологического музея. В музее студенты ходили любоваться половой костью моржа, а пиво мы бегали пить в столовую консерватории. Не думаю, что, когда здесь учился Горбачев, на юрфаке что-то было сильно иначе, хотя 20 лет — немалый срок, и студенты-юристы 70-х, конечно, были настроены по отношению к советской юриспруденции куда более скептически.

Но и Горбачев в книге «Жизнь и реформы» вспоминает, как один из преподавателей на лекции осенью 1952 года зачитывал фразу за фразой только что вышедшую статью Сталина. Горбачев послал ему записку: «В этой аудитории все закончили школу и умеют читать». Лектор прочел ее вслух и добавил, что вот, мол, тут есть смельчаки, которые думают, что уже усвоили мысли великого вождя, а подпись под запиской поставить боятся. Тогда Горбачев, только что ставший из кандидатов членом ВКП(б) и бывший уже зам. секретаря комитета комсомола факультета, встал и сказал, что записку написал он. Таскали, конечно, его в партком, но все обошлось — в целом-то он был там на отличном счету. Зато спор с другим преподавателем стоил ему четверки и лишения на семестр повышенной стипендии, которая ему, жившему в общежитии и уже ухаживавшему за Раисой Титаренко с философского, была ох как нужна.

Он пишет, что учился с увлечением, но ничьих лекций не вспоминает, а выделяет, скорее, общие дисциплины: историю и теорию права, политическую экономию, философию. Бывший студент, а ко времени написания мемуаров уже и бывший президент СССР, видимо, не хотел дурно отзываться об альма-матер, но по отношению, собственно, к учебе в его мемуарах не чувствуется драйва.

«Не могу сказать, что это был всецело выношенный замысел», — отвечает Горбачев сам себе на вопрос, почему он выбрал юрфак. Уже в университете живая комсомольская работа, видимо, увлекала его больше, а после его окончания по юридической специальности он не работал. Возможно, это связано с тем, что юриспруденция требует терпения и усидчивости, какой обладала скорее Раиса Максимовна, чем ее супруг.

Среди однокурсников (не считая чеха Зденека Млынаржа, о котором мы расскажем отдельно) Горбачев перечисляет полтора десятка фамилий, но какие-то истории вспоминает только в связи с будущим профессором Валерием Шапко, который предостерегал его от споров с мстительным преподавателем, и Владимиром Либерманом, фронтовиком, которого он защищал от антисемитских нападок, ставших обыденностью после печально знаменитого «дела врачей». В интервью Таубману в 2007 году Горбачев пояснит, что «это такой мой умственный протест был, меньше политический». Не пройдем мимо этого замечания — при советской власти любое «умствование» могло обернуться «политикой», а там и до «антисоветчины» было недалеко.

Богаче, наоборот, воспоминания о Горбачеве его однокурсников, опубликованные уже после того, как он стал и перестал быть главой СССР. Это и понятно: одно время такие мемуары были в цене. Часть его однокурсников нашел Таубман, успев это сделать в 2006–2008 годах в Москве, а сейчас все или почти все, на кого он ссылается, уже ушли из жизни.

Горбачев (крайний