Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин

контроль класса над партией». Разочаровавшись, она заявила, что такой подход «оправдывает блок оппозиции со Шляпниковым и Медведевым». Признание необходимости идти за требованиями улицы – это «чистейшей воды хвостизм, демагогия, ударение на чисто рабочую политику и т. д.»[637] «Оппозиция не может, однако, пассивно глядеть на то явное отчуждение между партией и беспартийными рабочими, которое вызывает политика аппарата», – отвечали «децисты», называвшие себя еще «левыми коммунистами» или «пролетарскими коммунистами». Они приписывали партии «уклонение в русло мелкобуржуазной политики нового образца», говорили об «окрестьянивании партии» и т. п.[638] Существенно расходясь с лидерами «объединенной оппозиции» по вопросам классовой борьбы внутри СССР, Т. В. Сапронов и В. М. Смирнов уверяли, что власть уже перешла в руки мелкобуржуазной бюрократической элиты, которая приступила к эксплуатации рабочего класса. В их анализе отказ от борьбы за свои требования в качестве самостоятельной политической силы обрекал оппозицию на замыкание в узких рамках агитации, нацеленной исключительно на партийные ячейки и, как неизбежный результат, на политический крах[639]. «Не подчиняться, продолжать в старом духе, не останавливаться ни перед чем, чтобы сжечь все мосты» – так Зиновьев представлял себе подход «леваков»-децистов[640].

Н. Н. Гаврилов вспоминал, что вокруг оппозиционеров были сторонники, «люди яркие и убежденные». «Вероятно, грубой ошибкой оппозиции был отказ от привлечения их к активной работе в рядах оппозиции, потому что они не были членами партии»[641]. «Мы не собирались и не собираемся делать судьями наших внутрипартийных споров беспартийных», – наставали на своем лидеры «объединенной оппозиции»[642]. Их программные документы по-прежнему распространялись под грифом «Только для членов ВКП(б)».

В условиях информационной блокады Троцкий с Зиновьевым задумались о выходе на прямой контакт с рабочими. «Попытка приписать оппозиции намерение противопоставить беспартийных партии, – писал Троцкий, – ложна в самом своем основании, причем ложь эта сознательная. <…> Рабочий класс не может пассивно идти за партией, независимо от тех внутренних процессов, какие в ней происходят. Он хочет знать о разногласиях и имеет право их знать». Зиновьев развивал эту мысль: «Масса беспартийных рабочих все внимательнее прислушивается к нашим разногласиям, все с большей жаждой старается узнать подлинную правду – прежде всего: чего требует оппозиция». 3 ноября он заявил: «Прятаться от беспартийных рабочих нам нечего. Мы зовем их в нашу партию. <…> Завтра они вместе с нами будут бороться за ленинизм, за исправление линии партии»[643]. По версии оппозиции, сотни беспартийных рабочих подписывали просьбы к оппозиционерам выступить у них на заводах. «На фабриках Орехово-Зуевского района, на заводах „Манометр“, „Дукс“, фабрике „Красный Октябрь“, на подольском заводе „Госшвеймашина“ рабочие требовали докладчиков от оппозиции и покидали собрания, когда аппаратчики в этом отказывали»[644].

Сибирские оппозиционеры выражали уверенность, что рабочие поддержат оппозицию. Поучительно в этом отношении свидетельство Георгия Левшина, ссыльного в Новосибирске. Вечером 3 октября 1927 года секретарь ячейки ВКП(б) пивзавода «Вена» А. Бабин шел с Левшиным после ячейкового собрания. Коммунисты направлялись на Винсклад, что на улице Большевистская, а это значило пройти не менее трех верст, и Бабину хватило времени вызвать своего подопечного на откровенность, о чем он тут же написал в Закаменский райком:

Во время ходьбы зашел разговор с моей стороны о том, что ячейка в целом усвоила решения пленума о хозстроительстве хорошо, но есть отдельные товарищи, которые не читали ничего. Тов. Левшин стал говорить: «это ничего» и <…> что Троцкий за рабочих и т. д. Я же, в свою очередь, ему на все его вопросы дал хладнокровно разъяснение, но, по-видимому, мои слова не подействовали. Разговаривая о демократии, тов. Левшин очень подробно остановился на последних выступлениях оппозиции <…> и добавил, «что если придется воевать, то прежде с партией против ЦК ВКП(б), ибо за Троцким пойдет рабочих большинство, и видишь, что ЦК ВКП(б) принимает жесткие меры», значит, оно неправильно.

Бабин узнал, что брат Левшина служит вместе с Куклиным, оппозиционером из Ленинграда. «По-видимому, это происходит от Куклина и меня удивляет, откуда у него такой материал»[645].

Некоторые рабочие, констатировали в Томском окружкоме, наслушавшись приезжих оппозиционеров, «делали вывод, что оппозиция имеет значительную поддержку: „Что-то с Троцким и Зиновьевым канителятся – взяли бы да посадили, но, видно, боятся, видно, у них много сторонников“. Интересно бы знать, как на самом деле на такую постановку дела смотрят рабочие Москвы и Ленинграда. Как настроена масса к Троцкому. Отдельные рабочие высказываются за оппозицию, рассчитывая, что „она даст выход из тяжелого материального положения“. „Мы, рабочие, если будем откровенны, встанем на точку зрения оппозиции – нам надоело уже все ждать и ждать“»[646]. Отчет Иркутского окружкома тоже приводил перехваченные замечания рабочих, сочувствовавших оппозиции:

– Вы обещали фабрики – рабочим, землю – крестьянам, но ни того, ни другого не сделали. Землю отобрали у помещиков и насадили на нее разных коммун да артелей.

– Коммунисты говорят, что они все впереди. Да, это верно: Получать хорошее жалование и мягкие кресла. Растратить народные деньги, устраивать флирты с барышнями – они впереди.

– От власти пролетарской диктатуры ничего не осталось, кроме лозунгов, висящих в рабочих клубах.

– Что сделала партия для рабочих? Как они жили в подвалах, так и остались в них. <…> а ответработники, все без исключения, живут на хороших квартирах, жалование получают не 13–25, а 250–300 рублей.

Среди части рабочих, как констатировали с сожалением сторонники большинства ЦК, еще силен авторитет бывших вождей: «Того, кого раньше на руках носили и, с позволения сказать, целовали в з**, (купюра в оригинале. – И. Х.), посылали в самые опасные места – теперь стали плевать на него. Это дикарство», – заметил один рабочий[647].

Но отношение большинства рядовых рабочих к оппозиции считалось негативным. «Рабочие прекрасно понимают эту музыку, понимают оппозицию, – говорили с насмешкой в Новосибирске. – Почему? Потому, что был у нас 1918 год, и тогда <…> читали в газете, что Керенский на одном собрании говорил то же самое, что: „помните, что контрреволюция явится не с портретом царя и не с пением гимна ‘боже царя храни’“. Тогда действительно явились элементы, которые под лозунгом „Земля и поля“ (так! – И. Х.) присосались к оппозиции. Рабочие приходят в партию, к опытным партийцам, и спрашивают: чего хотят оппозиционеры? Товарищи им это разъясняют, освещают, кто пошел по неправильному пути, кто потирает руки, глядя на деятельность оппозиции. Те, кто обижен судьбой и Октябрьской революцией. <…> Интересно, какие рабочие пойдут за Вами? <…> Кроме рабочих с барахолки – за вами никто не пойдет. <…> Эсеры так же думали, что за ними пойдут рабочие. Когда же буржуазия стала вешать их хуже, чем коммунистов, они стали