Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 1 - Игал Халфин

личности безотносительно ко всему вполне симпатичны и поэтому к ним нельзя применять репрессии. Вопрос стоит совсем не так. В центре не та или иная личность, а партийная организация, которую, независимо от симпатичных качеств той или иной мухи (которая села партии на нос), необходимо сохранить во что бы то ни стало здоровой и боеспособной. Если для этого необходимо кое-кого удалить из рядов партии – ничего не поделаешь, придется и на это пойти, как бы симпатичен этот товарищ ни был». Чрезвычайно характерным в этом отношении считалось рассуждение одного из оппозиционеров об объективном и субъективном. «Он подчеркивает, что объективно оппозиционеры, может быть, и наносят вред партии, но субъективно они все преданные и честные партийцы. Он не учитывает старой истины, что определенное объективное положение, имеющее свою логику развития, в конце концов приводит к соответствующему субъективному перерождению. Нельзя без последствий долгое время находиться объективно против партии. В конце концов неизбежно станешь и субъективно против партии»[657].

Аппарат надумал пустить в ход герменевтику. Проанализировав все оппозиционные выступления, он принялся разбивать «оппозиционно настроенных товарищей» на три группы: «1) товарищи, не скрывающие своей оппозиционности, 2) сомневающиеся, но близко примыкающие к первой группе, 3) колеблющиеся, но с уже намечающейся тенденцией к признанию своих ошибок»[658]. В начале ноября Я. П. Зосе докладывал Калашникову и Сибирской краевой контрольной комиссии из Томска: «Выявление оппозиционно настроенных партийцев ведется, и подробные характеристики на них будут высланы в недалеком будущем»[659]. Львов отчитывался о борьбе с «болезненными явлениями» и «партпроступками» 13 ноября: «Работа в этом отношении велась по двум направлениям: 1‑е направление – это карательные меры и 2‑е – воспитательные. Воспитательный метод главным образом заключается в том, что проступки данного товарища разбираются в той ячейке, к которой он принадлежит, в присутствии всех членов данной ячейки. Этот метод является в то же время поучительным для остальных товарищей»[660]. Часто возникал вопрос, «почему контрольная комиссия не созывает к себе оппозиционеров». «Нужно сказать, – отвечал Львов, – что <…> разбирая выступления оппозиционеров, я пришел к убеждению, что часть товарищей не является глубокими оппозиционерами, а только делают перепевы, нового ничего не дают. <…> Товарищи из местной оппозиции повторяют слова лидеров московской оппозиции»[661].

Но со студентами-оппозиционерами необходимо было разобраться. Окружная контрольная комиссия ВКП(б) начала вызывать их «для объяснения» всего через пару дней после выступления Львова[662]. «Повестка на опрос» гласила: «просим Вас прибыть „по личному делу“ в комнату № 8 на Ленинский проспект 2, Дворец Труда, 2 этаж»[663].

Кутузов был приглашен одним из первых 19 ноября. К этому времени он уже полностью проявил свою позицию, и у следователя контрольной комиссии А. А. Тюлькина не могло быть сомнений в характере воззрений Кутузова. Тем не менее следователю было необходимо зафиксировать ход мыслей Кутузова, записать его кредо. Здесь мы используем протоколы «опросов» оппозиционеров, тип источника к которому мы часто обращаемся в нашем исследовании. С подозреваемыми в нарушении партустава проводились «беседы». Беседа мало чем отличалась от обычного разговора. Общение проходило в неформальном режиме, никакие документы по его итогам не подписывались, протоколы не составлялись. Беседа могла проходить где угодно: в общежитии, в самом институте, в столовой, даже на улице. Использованный в случае Кутузова формат опроса являлся уже более структурированным следственным действием. Он проводился в рамках оперативной работы контрольной комиссии и при его проведении велся протокол. Требования к протоколу опроса были не такими жесткими, как к аналогичному документу на допросе. Если оппозиционер видел, что где-то следователь написал не то, что он говорил, он просил это исправить – в протоколах много вычеркнутых слов, даже предложений, много замен и переформулировок. Понимая, что он должен говорить прямо, без обиняков, Кутузов высказался:

По вопросам народного хозяйства СССР, как в области промышленности и сельского хозяйства целиком, разделяю установку оппозиции в части медленного темпа индустриализации, с одной стороны, и роста капиталистических элементов в сельском хозяйстве, с другой, отсюда и вопрос построения социализма в нашей стране. Теория построения социализма в отдельной стране, трактованная Сталиным, не соответствует действительной установке, преподанной т. Лениным.

По вопросам о китайской революции не был согласен еще с того момента, когда наметились сдвиги революции и отход буржуазии. Остаюсь не переубежденным по вопросам международной политики, в частности – китайской революции, Англо-русского комитета. <…> Считаю, что пока глубоких разногласий в партии нет, на основании которых являлось бы необходимым создавать новую партию, с изжитием проведением выдвинутых оппозицией моментов в дальнейшей политике партии считаю, что вполне обеспечено су[ще]ство партии и совместная работа всей партии.

Кутузов посчитал слово «изживать» слишком сильным – оппозиция всего лишь хотела выправить партийную линию[664].

Вместе с Кутузовым в контрольную комиссию были вызваны его приятели по институту: Беляев, Таскаев, Пищалко и Голяков.

Тюлькин не сомневался, что в лице Кутузова он имеет ярого, убежденного оппозиционера. Но другие ярые оппозиционеры из университета были не столь очевидными фигурами, и с ними нужно было поговорить. Насколько систематизировано было их мировоззрение? Рассматривали ли они себя как часть чего-то большего, а именно – оппозиции?

Владимир Федорович Беляев был вызван в кабинет контрольной комиссии 23 ноября. По происхождению «из рабочих», он получил рабфаковское образование и, как студент, стал «прочими». Служил в комсоставе Красной армии с декабря 1919 года по июнь 1923-го. На собраниях ячейки Беляев часто выступал против линии ЦК, и пора было разобраться, насколько цельными были его воззрения. Тюлькин скрупулезно записывал все утверждения Беляева. Перед нами документальная запись: как можно более объективная фиксация позиции опрашиваемого, который должен был подписаться под записью и тем подтвердить ее достоверность.

Записи сделаны от руки, небрежным почерком – они не расшифровываются, не пересылаются «наверх», они явно созданы для внутреннего использования следователем контрольной комиссии.

Итак, перед нами перечень положений, выдвигаемых Беляевым:

– В части внутрипартийного положения, считаю, неверно было не печатать взглядов оппозиции. <…> наряду с этим не была допущена свобода высказывания сторонников оппозиции <…> во время проработки тезисов ЦК у членов партии не было ясности.

– В части построения социализма в одной стране считаю, что без помощи международного пролетариата, без революции хотя бы в одной, двух капиталистических странах построение в одной стране невозможно, как [указывал] в свое время, т. Ленин.

– Со своей стороны считаю, неверно, [что] платформу не опубликовали в печати <…> явилась односторонность дискуссии. <…>

– Методы борьбы с оппозицией считаю не партийными; характерным фактом считаю последнее исключение т. т. Троцкого и Зиновьева из партии. До XV съезда осталось две недели, идет партийная дискуссия, и в [самый] разгар ее лидеров