Собственный Его Императорского Величества Конвой. История частей непосредственной охраны российских государей от основания при Александре I до расформирования после отречения Николая II. 1811— 1917 - Николай Васильевич Галушкин

кто до последнего дня своей службы честно исполнял свой долг, за несколько месяцев до отречения Государя Императора от Престола сам отрекся от него, вследствие чего у генерала Данилова, по его же собственному признанию, «явилась мысль, что для доведения страны до победного конца нужна другая власть и, может быть, – другой Вождь!..». Главные участники государственного переворота в мрачные дни начала трагедии России и их последователи творят свое каиново дело и за рубежом России, продолжая клеветать не только на тех, кто был верен своему воинскому долгу, но даже кощунственно дерзают хулить Священную память Государя-Мученика.

Неправдоподобное и нелепое описание событий, происходивших в феврале и марте 1917 года, в произведениях лиц, всегда относившихся тенденциозно к чуждой им военной среде, – нормальное явление. Их ненависть, огульная клевета и злоба ко всему, что связано с Императорской Россией, вызывает одно лишь к ним отвращение.

Однако совершенно ненормально и необъяснимо явление, когда автором, пишущим неправду, основанную на не проверенных лично им сведениях, является тот, кто и по своему воспитанию, и по соответствующей военной школе, и по усвоенным с юных лет понятиям о воинской этике допускает возможность повторять клевету и порочить честь воинской части. Аргентинским Отделом Русского Обще-Воинского Союза (РОВС) в 1957 году издан сборник «Начало Белой борьбы и ее основоположник». Цель сборника – «рассеять распространяемую, в связи с именем генерала Алексеева, неправду». В сборнике помещена статья М. Бореля «Ставка в мятежные дни». Автор этой статьи заявляет о желании «придерживаться исторической правды на основании собранных в течение многих лет документов».

Сделав такое вступление к своей статье, М. Борель (с. 73) пишет: «…Небезынтересно привести несколько выдержек из книги ген. Данилова – «Навстречу крушению». Первая часть приводимой выдержки – повторение ложного сообщения о Конвое, переданного в штабе Северного фронта до полудня 2 марта. Далее Борель цитирует личный пасквиль генерала Данилова на всех офицеров и казаков Конвоя: «…Почти все лица этого Конвоя были известны Государю и всей его семье по именам. Они их всегда баловали всякими способами, и, таким образом, отпадение этой части войск должно быть рассматриваемо как особо неблагоприятный симптом…»

Борель обещания своего «придерживаться исторической правды» не выполнил, ибо поместил в своей статье такой «исторический документ», как личная фантазия и клеветническое рассуждение генерала Данилова, а следовательно, не только повторил пасквиль генерала Данилова, но и сам принял участие в распространении его. Если генерал Данилов, базируясь на полученных им ложных сообщениях о Конвое, развил свою личную фантазию до желаемых для него выводов, то неизвестно, с какой целью автор статьи «Ставка в мятежные дни» нашел «небезынтересным» это повторить, тем более что сам совершенно справедливо замечает: «Можно, конечно, придумывать что угодно и развивать свою фантазию в каком угодно направлении» (с. 107). Борель пишет: «Авторы обвинения в своих воспоминаниях и скороспелых выводах базировались исключительно на личном определении, без указания документальных данных и действительно имевших место фактов» (с. 77). Но сам он поступает точно так же и без точно приведенных фактов и документальных данных заявляет об аресте офицеров даже в таких частях, как «Конвой Его Величества», и, «базируясь на личном определении», указывает: «…все это происходит до отречения Государя!..» (с. 65).

Арест офицеров Конвоя – революционная сказка! Ни в дни, описываемые М. Борелем, ни позже никто из офицеров Конвоя не был арестован, а тем более своими же казаками! Из всех 28 офицеров Конвоя один только помощник командира по хозяйственной части, полковник барон Унгерн-Штернберг, известное время был в Государственной Думе, как фиктивно «арестованный».

В то время самым удобным лозунгом для агитаторов было возбуждение толпы против носителей немецких фамилий. Это и было причиной того, что барон Унгерн-Штернберг принял предложение члена Комитета Государственной Думы есаула Караулова прибыть лично к нему в Думу. Барона никто не арестовывал, и он отправился в Думу добровольно, в сопровождении казначея Конвоя есаула Макухо. Вскоре полковник барон Унгерн-Штернберг вернулся в свою квартиру. Ни писаря канцелярии Конвоя, ни казаки петроградской команды, ни даже солдаты нестроевой команды в отношении полковника барона Унгерн-Штернберга, как и в отношении двух других, бывших в Петрограде, офицеров Конвоя, не позволили себе каких-либо антидисциплинарных поступков.

Казаки Конвоя не только во время пребывания сотен Конвоя в Царском Селе, Могилеве и Киеве в 1917 году относились к офицерам своим, как всегда, безукоризненно, но и в последующие годы, во время борьбы с большевиками в России, и за многие годы существования Дивизиона Конвоя вне ее пределов, включительно до настоящих дней, их отношение к своим офицерам было и есть исключительно вежливое, внимательное и почтительное. И никто не имеет морального права обвинять казаков Конвоя в непристойном поведении в отношении своих офицеров. Наоборот, им надо отдать должное, ибо, если бы и в тех частях Русской Армии и Флота, в которых действительно происходили аресты и даже убийства офицеров, было такое, как в Конвое, отношение подчиненных к своим начальникам, в России не могло бы быть жутких кровавых последствий «бескровной» революции.

Статья Бореля, конечно в части ее, касающейся Конвоя, носит неоспоримый и ясный след повторяемой неправды и клеветы на всех офицеров и казаков Конвоя. Такое небрежное отношение к воинской Части, оставшейся верной своему долгу, Части, долгие годы входившей в тот же РОВС и за все время своего существования не только полностью сохранившей свой воинский облик (о чем не раз последовательно отмечали в своих приказах генералы Врангель, Кутепов, Миллер и Архангельский), но и принявшей в полном своем составе самое активное боевое участие в подвигах Русского Корпуса, у всех чинов Конвоя вызвало глубокую горечь.

Командир Дивизиона полковник А. Рогожин поставил о том в известность начальника Отдела РОВС в США, Генерального Штаба полковника С. Ряснянского, от которого получил засвидетельствованный его подписью полный текст ответного письма начальника Аргентинского Отдела полковника С. Гегелашвили.

Выдержки из письма полковника Гегелашвили:

«…Если нужно написать отдельно А.И. Рогожину, я готов. Я давно хотел ему написать об очень досадном недосмотре цензуры при издании брошюры».

«Какой для меня был удар, когда я получил сообщение, что в брошюре имеются строки, оскорбляющие Конвой Его Величества как часть. Я был братски связан с офицерами Конвоя и многими перед ними старшими конвойцами. Поэтому, являясь частично ответственным за изданную брошюру (я был ее инициатором), я очень скорблю, что не заметил, читая, ненужные строки… Немедленно по получении известия приостановить распространение брошюры, оставив себе 1 экземпляр, заретушевав только пасквиль…»

Несмотря на такой благородный поступок известного офицерам Конвоя доблестного полковника С.Д. Гегелашвили, неправда и клевета на