Собственный Его Императорского Величества Конвой. История частей непосредственной охраны российских государей от основания при Александре I до расформирования после отречения Николая II. 1811— 1917 - Николай Васильевич Галушкин

Такое же противоречие у генерала Спиридовича и в описании бунта солдат запасных батальонов Гвардейских частей. Все славные полки Гвардии были на фронте и никакого участия в бунте Петроградского гарнизона не принимали. На фронте находились почти все нераненые (или прибывшие из госпиталей после ранения) кадровые офицеры этих полков. Но генерал Спиридович (с. 208) пишет: «Подходили (к Думе) запасные батальоны гвардейских полков. При них много офицеров. Забыть девиз Андреевской звезды «за Веру и Верность…»

Кроме этого незаслуженного обвинения доблестным офицерам Гвардии, словами «бунт в Павловском полку», «Кексгольмцы были деморализованы», «Преображенцы признали власть Комитета Го-суд. Думы» наносится обвинение уже не запасным батальонам, а самим историческим полкам Гвардии. К этому (с. 146–147) он пишет: «…В то время как Родзянко «думал», изменять или не изменять Государю, из казарм запасного батальона Преображенского полка офицер «Н» протелефонировал, что офицеры и солдаты батальона предоставили себя в распоряжение Гос. Думы… Огромное впечатление произвело на всех, а на Родзянко в особенности, полученное заявление, хотя он и знал, что это лишь жонглирование именем славного полка! Л.-Гв. Преображенский полк находился на фронте. В Петрограде был лишь его запасный батальон!»

И после этих слов о жонглировании именем старейшего полка Императорской Гвардии совершенно неожиданное заключение: «Столь пламенно проявленный порыв к «свободе» Преображенцев явился исключением…»

Кроме этих приведенных противоречий, к глубокому сожалению, генерал Спиридович, на основании чудовищных дошедших до него слухов, поместил в свою книгу нелепую фантазию о том, что некоторые офицеры Собственных частей будто бы были «участниками» так называемого «дворцового переворота». Что «были известны фамилии их». Почему эти фамилии не были объявлены?!. Генерал Спиридович объясняет так: «Это сочли за очередную сплетню, и дело было прекращено»… И с горечью надо добавить – эта глупая сплетня все же была помещена в книге генерала Спиридовича. О том, что кем-то подготовлялся «дворцовый переворот», офицеры Собственных частей не имели никакого представления. О существовании его они впервые услышали только после отречения Государя Императора…

Помещена в книге генерала Спиридовича и другая, неизвестным «очевидцем» выдуманная, фантазия, что будто бы в Государственной Думе, у собранных там продуктов стояли «как бы для декорации» «два конвойца в красных мундирах» (с. 208).

Кому, как не генералу Спиридовичу, поместившему в свою книгу подобную нелепость, было хорошо известно, что с конца 1915 года конвойцы не носили форму, присвоенную им в мирное время, а черкески из сукна защитного цвета.

На основании таких же неверных слухов (как и о двух конвойцах, якобы бывших в Думе у сложенных продуктов «в алых парадных мундирах») генерал Спиридович пишет о том, что на Знаменской площади пристава Крылова «убил шашкой казак из наряда» (с. 95).

Офицер 1-го Донского казачьего полка (от 2-й сотни которого был наряд) С. Артемов, свидетель происшедшего убийства пристава Крылова на Знаменской площади 25 февраля 1917 года, утверждает, что пристав был убит из револьвера. Выстрел был произведен неизвестным лицом, стрелявшим из толпы, стоявшей непосредственно за казачьим патрулем. Командир сотни сотник Д. Артемов (родной брат свидетеля, служившего с ним в одном полку) и все казаки патруля, на которых пало подозрение в убийстве пристава, были арестованы и доставлены в Комендантское Управление. После медицинского осмотра трупа пристава Крылова было установлено, что он убит револьверной пулей, – казаки же патруля револьверами не были вооружены. Казаки были освобождены, а командир сотни сотник Артемов был предан суду «за нераспорядительность на Знаменской площади».

Эти подробности приводятся только для того, чтобы отметить, что в книге генерала Спиридовича (несмотря на то что он в описании некоторых событий указывает не только часы, но и минуты) имеются большие неточности, на основании полученных, но лично им не проверенных сведений. При общем нервном возбуждении в дни революционного хаоса было создано много всяких вздорных слухов и легенд. Жаль, что они нашли известное отражение в труде такого человека, как покойный генерал Спиридович.

Некоторые лица, описывая дни февраля и марта 1917 года, часто пользуются записями «придворного историографа» генерала Дубенского. Как на такового, ссылается на него и генерал Спиридович, но в то же время пишет (с. 67), что генерал Дубенский иногда «говорил не совсем ладные вещи» («на то он и журналист»!).

Насколько сведения генерала Дубенского не всегда были точны, указывает более чем странная запись его дневника (15–22 января): «В Царское Село командирован Гвардейский Экипаж, так как Сводный полк не очень надежен…»

Это утверждение «историографа» о «ненадежности» Сводного Пехотного полка и его запись в дневнике не отвечают исторической правде:

1. Входившие в состав дворцового гарнизона роты батальона Гвардейского Экипажа по вызову ушли в Петроград до отречения Государя Императора от Престола.

2. Батальон, по записям генерала Дубенского, «не очень надежного» Сводного Пехотного полка честно и преданно нес службу охраны Александровского дворца и оставался на своем посту до тех пор, пока распоряжением Временного Правительства совместно с Дивизионом Конвоя не был удален из дворца. Причем в «Красном Архиве» сказано: «Смена Дворцового гарнизона (8-го марта в 16 часов), по-видимому, прошла не совсем гладко, т. к. отказались впустить их (новую охрану) за решетку Дворца, но Царица попросила к себе полковника Лазарева и… пришлось преклониться перед судьбою…»

Тому, что не фактическое положение, а личное впечатление и настроение «историографа» генерала Дубенского влияли на его сведения, служит примером его собственная запись в описании ночного поворота литерных поездов со станции Малая Вишера на Псков.

Первая запись генерала Дубенского: «…Я убеждал всех, написал даже письмо С.П. Феодорову доложить Воейкову и Государю, что ввиду создавшегося положения надо ехать на Псков, где штаб фронта. Псков старый губернский город. Население его не взволновано… Отсюда, взявши войска, надо идти на Петроград и восстановить спокойствие!..»

Эта запись генерала Дубенского за 1 марта, прочитанная на заседании «чрезвычайной следственной комиссии», в которой он говорит о необходимости противодействия революции вооруженной силой, резко приобретает совершенно иной тон, следующий его же словами во второй его записи:

«…Все больше и больше определяется, насколько правильное было решение ехать на Псков! Все признают, что этот ночной поворот в Вишере есть историческая ночь в дни нашей революции. Для меня совершенно ясно, что вопрос о конституции окончен, она будет введена наверное. Царь и не думает спорить и протестовать. Все его приближенные за это… все говорят, что надо только сговориться с ними, с членами Временного Правительства.

Я, свидетель этих исторических событий, должен сказать по совести, что даже попыток протеста не было.

Старый Псков опять занесет на страницы своей истории великие дни, когда пребывал здесь последний Самодержец Николай II