Пария - Энтони Райан

– Он сбежал, – сообщил Брюер и хрипло, едко рассмеялся, размахивая фальшионом перед врагами. – Слышали, еретики? Ваш вероломный ублюдок оставил вас здесь умирать!

К несчастью это подстегнуло гнев керлов, а не умерило его. Они непристойно ругались и бессловесно рычали, придвигаясь ближе, топоры, косы и ножи подёргивались в предвкушении, хотя все замерли, когда раздался голос Эвадины:

– Мой друг говорит правду! – провозгласила она. – Самозванец сбежал с этого поля!

Я решил, что они замерли из-за отсутствия у неё страха, а ещё из-за выражения страдальческой, умоляющей грусти на лице, когда она шагнула вперёд, опустив меч и подняв руку. Несмотря на всё безумие этого дня, думаю, им удалось осмыслить, что просит она за их жизни, а не за свою.

– Прошу вас, – умоляла она. – Забудьте дело этого лжеца, бросьте этот фальшивый поход. Я вижу ваши сердца и знаю, что в них нет зла, лишь ошибочная преданность.

И хотя я уже видел силу её риторики, но всё же меня до сих пор изумляет, какую нерешительность в той смертоносной толпе породили эти несколько слов. Они остановились, неуверенно переглядываясь и покачивая поднятым оружием. Я услышал, как Эвадина снова вдохнула, и уже новые преобразующие слова готовы были политься из её рта, но какими бы они были, какой эффект могли бы произвести на наших нерешительных врагов – теперь навеки потеряно для истории.

Из-за спин окруживших нас керлов донёсся краткий грохот множества копыт, а за ним – крики и разгорячённое фырканье несущихся галопом боевых коней. Потом раздались сильные глухие удары и крики множества живых людей, которых разом раскидало в разные стороны. Спустя удар сердца в поле зрения хлынули рыцари – длинная вереница, сотен пять всадников рубили булавами и мечами, прорываясь через нестройные ряды простолюдинов.

Мой взор неотвратимо приковывал к себе самый высокий рыцарь. Его длинный меч неустанно описывал серии алых дуг, кося группы убегающих керлов. Сэр Элберт Болдри, судя по состоянию его доспехов, сегодня явно уже выполнил много кровавой работы, но искусно и трудолюбиво продолжал резню. На десятой я перестал считать его жертв и заставил себя отвести болезненно очарованный и всё сильнее перепуганный взгляд.

Керлы уже разбежались, оставив землю вокруг пустой, если не считать мертвецов и ползущих раненых. Я удивлённо моргнул, увидев, что внушительная часть роты Ковенанта всё ещё стоит плотными группами, и у многих лица пусты от непонимания, как они выжили.

Рядом со мной Эвадина напряглась при виде рыцаря, остановившего своего коня в нескольких шагах от нас. Это был широкоплечий человек, сидевший на коне почти такого же серого цвета стали, как боевой конь Эвадины. Его шлем, что необычно, не был украшен статуэткой на гребне, но его благородство становилось очевидным по узору эмалью на щите: чёрная роза на белом поле.

Позади него упал на колени юный рыцарь. На нём не было шлема, а лицо почти так же густо покрылось грязью и кровью, как моё или Тории. Несмотря на это, я различал под грязью лицо красивого мужчины, хотя вся эта красота сейчас погрузилась в глубочайшее несчастье. Он был облачён в прекрасные доспехи, выкрашенные в небесно-голубой цвет, но на месте латных рукавиц его запястья связывала толстая узловатая верёвка, которой он был привязан к седлу всадника с чёрной розой на щите.

Лицо этого аристократа скрывалось за забралом, но я не сомневался, что смотрит он только на Эвадину. Она вернула ему взгляд с выражением, в котором, пусть и всего на миг, едва заметно блеснул стыд. Впрочем, он быстро исчез, и её лицо уже ничего не выражало, когда она опустилась на одно колено, склонив голову.

– Милорд, – сказала она.

Рыцарь удостоил её краткого взгляда, а потом стал отвязывать верёвку от седла. Затем сильно потянул, и стоявший на коленях рыцарь упал лицом в грязь перед коленопреклонённой Эвадиной. Она нахмурилась, а потом заморгала, разглядев его грязное удручённое лицо.

– Уилхем?

Аристократ на коне заговорил, и слова звучали, словно скрежещущее эхо из недр шлема:

– Король объявил, что это – Поле Предателей. Если хочешь уберечь шею этого негодяя, то времени у тебя немного.

Эвадина снова поклонилась, и я заметил, как дрожал от благодарности её голос, когда она сказала:

– Благодарю вас, отец.

Сэр Альтерик Курлайн, более известный учёным как Чёрная Роза Куравеля, выпрямился в седле, скрытые глаза ещё секунду смотрели на дочь, а потом он дёрнул поводья и ускакал в сторону берега реки. Атака рыцарей отогнала керлов к краю воды, и река там помутнела, поскольку многие отчаянно пытались переплыть на дальний берег. Рыцари, не желая терпеть никаких побегов с этого поля, пришпорили своих коней, загнали их в поток, и вскоре уже воды пенились красным.

– Дурная встреча в дурной день, Эви, – простонал аристократ на земле. – Хотя при виде тебя на сердце у меня всегда светлеет, даже сейчас.

Он поднялся и с обаятельной улыбкой посмотрел на Эвадину, демонстрируя белые зубы посреди грязи. От вида этой улыбки у меня в груди кольнула зависть, поскольку именно такую я всегда хотел отточить, но мне это никогда в полной мере не удавалось. Улыбка, в которой врождённая уверенность сочеталась с осознанной прямотой. На губах этого пленника она появилась легко и без усилий, но Эвадина в ответ лишь печально насупилась.

– Ты круглый дурак, – сказала она ему суровым голосом с оттенком скорби.

– Это утверждение сейчас сложно опровергнуть. – Его улыбка померкла, и прежнее страдальческое выражение полностью вернулось. Глаза потемнели, и он уставился внутрь себя, как это свойственно тем, кто обдумывает свою неизбежную смерть.

Эвадина напряглась, поднялась на ноги и повернулась осмотреть поле боя, от продолжающейся резни у берега до усеянной трупами земли сзади от нас. Битва уже закончилась, и туман рассеялся. Несколько акров непримечательного пастбища превратились в огромное истоптанное пятно чёрного, бурого и красного цветов. Среди мертвецов и умирающих бродили лошади без всадников, а тут и там маленькими группами останавливались воины, чтобы ткнуть алебардой дёргающиеся тела ещё не совсем мёртвых. Такова судьба оказавшихся на проигравшей стороне, когда король объявляет Поле Предателей. В такой день ни один аристократ не будет выкуплен, и ни один простолюдин не получит милосердия.

– Писарь, – сказала Эвадина, переводя взгляд на роту Ковенанта, и по её глазам стало ясно, что она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. По моим подсчётам в живых осталось примерно половина, что само по себе