При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

что нужно… Однажды Бибинур пришла в родительский дом. Была сытая, благостная пора, когда по деревне отшумели весёлые гусиные умэ[23]. Хотела Бибинур попросить гусиного пуха – на одну-две подушки. И хоть страстно желала она, чтобы Зухрабану не оказалось дома – столкнулась с ней в дверях.

– Тебе? Гусиный пух? – с усмешкой повторила Зухрабану. – Ты забрала уже, что положено.

– Нам самим-то ладно, – сказала Бибинур, – детям нужно. Девочка подросла, а спит с мальчишками на одной подушке.

– Детям? – с прежней усмешкой продолжала Зухрабану. – Давно ли ты замуж вышла, разве и родить уже успела? Может, это Мирзагит тесто в твоей квашне замесил? Убирайся, дура! Для чужих у нас подушек нет. Всю деревню не оделишь!

– Хватит тебе! – вышла из терпения мать. – Что бы не жить мирно-то?

– А ты спроси-ка у ней, – совсем разъярилась Зухрабану, – как называют её дети? Говорят ли «мама» или не говорят?! Детские души, они чувствительные, разве они не знают, что эта холера подговорила Габдуллазян-абый извести жену, чтобы самой в его дом змеёй вползти!..

Всякую несусветную чушь несла Зухрабану, потрясая сжатыми кулаками. Вот, оказывается, с какого края вода мутится. То-то на днях сосала конфету и, вся перепачкавшись ею, Хатима приговаривала, сюсюкая: «Это моя Зухрабану-апа дала мне, она родная нам, хорошая, добрая наша Зухрабану-апа…» Значит, и тут постаралась сестрица; и мало того, что разную клевету пускает, ещё и детей против настраивает… Бибинур с отчаянием воскликнула:

– Что плохого сделала я тебе? Что?!

– Что, спрашиваешь? – У Зухрабану лицо красными пятнами пошло. – Не ты ли на весь честной мир опозорила наш род, дурную славу о нас пустила?! Кто сейчас к нам придёт, да кто в ворота постучится? Все отвернулись от осквернённого дома!

Она зарыдала, ломая руки, и мать глазами показала Бибинур на дверь: лучше уходи… видишь, что?

Не хотели было Хатиму в школу отдавать, слабенькая, пусть, мол, ещё год дома посидит, но, семейно обдумав, решили всё же отвести её в первый класс. Чтоб не отстала от сверстников. Не прошло, кажется, и месяца, как Хатима принесла из школьной библиотеки книгу под названием «Падчерица» и протянула Бибинур.

– Читай! Я ещё не умею, а ты вслух читай!

Мачеху, подтверждала эта книга (и кто только ребёнку её подсунул?!), не любили во все времена. И сколько сказок ведь создано о злой мачехе! Сотни! Мачеха – чудовище, мачеха – погубительница…

Книгу о жестокой мачехе и несчастной падчерице Бибинур прочитала, обливаясь слезами, в душе проклиная тех дяденек, которые напечатали эту сказку. «Зачем выпускать такие книги, – думала она, – ведь они попадают в руки сирот и настраивают их против тех, кто к ним идёт с добром и жалостью…» Горько выговаривала Габдуллазяну:

– Ты – отец, ты должен внушить детям справедливые понятия. Если будут они сторониться меня – не заладится в семье, а жизнь ещё впереди долгая. И та женщина, что родила, – мать, и та, что воспитывает, – тоже мать. Пусть понимают это с малых лет. Почему же ты не можешь это им втолковать?

И всё-таки желание её исполнилось! Неизвестно, какие пути к сердцу детей нашёл её муж, как убедил он их, но Хатима однажды пришла из школы и, внимательно, пытливо посмотрев на неё, несмело выговорила:

– Мама.

Не очень-то уверенно сказала, вместо «мама» получилось «мам», но Бибинур была от этого на седьмом небе. Прижав Хатиму к груди, она счастливо засмеялась, вытащила из сундука, взятого из родительского дома, алую ленту и, расчесав дочери волосы, заплела их в две тугие косы, красиво завязала банты. Младшие тоже, вслед за сестрой, с того самого дня стали называть её «мам». Только Габдуллазян, хоть и радовался, поправлял:

– Что это ещё такое «мам»? Полным словом хорошо скажите «мама!».

Со временем дети крепко привязались к новой маме, и все впятером они дружно зажили: только в одном оставалась ущербина – Бибинур не беременела.

Зухрабану ликовала:

– Я прокляла тебя! Сказала, чтоб ты оставалась бездетной за то, что сестре дорогу перебежала… Аллах услышал меня, ты навеки пуста, навеки!

Бибинур не выдержала:

– Врёшь, злодейка! Чего бы ты ни вытворяла, всё равно не найдётся тебе жениха, вокруг тебя выжженное поле… Чернота. А я,вот увидишь, принесу ребёнка, и не одного, а сразу двух…

Но не успела родить Бибинур, ах не успела, ибо подошёл страшный год. Сорок первый! Столько человеческих судеб перевернул и искалечил он, такое горе народу принёс, что его зловещая накипь даст о себе знать даже через сто лет. Глухо, но будет отзываться.

И Габдуллазяна, и Игната-Идриса, и Мирзагита призвали одновременно.

Деревня Аксыргак и река Ташлыяр в течение одного дня осиротели.

Бибинур – с тремя детьми на руках – тоже осиротела.

Хатима, уже многое понимавшая, раскинув ручонки, с плачем бросилась к ней:

– Мам!

– Не надо, детка, не плачь. Не только наше это горе, а общее. Мирское же горе – оно на миру и развеется. Глядишь, как солнце с ночи на день, обернутся наши джигиты и возвратятся скоро из похода. Лишь бы живы были все!

По двору дурашливо прыгал рыжий телёнок. В загонке гуси гоготали, перед окнами наседка созывала цыплят… Но ушёл отсюда хозяин, с кем Бибинур могла вместе радоваться, глядя на своё богатство.

Сердце её было полно печали, а чрево всё было пусто. Ребёнок, которого так страстно ждала она, вместе с мужской статью Габдуллазяна тоже ушёл на войну.

Ушёл – и не вернулся…

Ах, те дни, те годы, та далёкая жизнь!

Почтовую машину в тот день разгружали долго. Шофёр Ильдар то заходил в здание почты – пощипывал там девчонок, те повизгивали, – то выходил. Потом, когда сняли мешки с газетами, журналами, письмами, стали доставать посылки.

«Хамиту письма сразу же из нескольких мест! Снова за конвертами придёт!..»

«Дяде Галиму две посылки!»

«А здесь, наверно, фрукты, девочки, вы только понюхайте!»

Восхищённые возгласы, вырывавшиеся из раскрытого окна почты, долго звенели в парке, их не мог заглушить даже неумолкающий шум запруды.

Бабушка Бибинур ждала… Ведь должны же они, её дети, хоть раз приехать! Может, на этот раз будет весточка? Если не явятся в родной Аксыргак Назиб с Сабиром, то Хатима-то могла бы… Ведь Сабантуй. Все съедутся. Все деревенские старики в предвкушении радостных встреч с сыновьями, дочерьми, внуками, которые нагрянут из самых дальних мест! И остались до Сабантуя деньки – может, отбить по телеграмме каждому? И Назибу с Сабиром, и Хатиме… А вдруг будут недовольны, рассердятся?

Девушки с почты весело болтали между собой и делали вид, что не замечали бабушку