Михаил Суслов. У руля идеологии - Вячеслав Вячеславович Огрызко

вопросе создания в Киеве Музея истории Отечественной войны. По-моему, стоило бы поддержать эту просьбу. Я не знаю только, из каких источников профинансировать строительство музея – то ли за счёт средств нашего партийного бюджета, то ли за счёт государственного бюджета. Надо обдумать этот вопрос.

Кроме того, тов. Щербицкий просил увеличить штат КПК на 3 человека.

Вот те вопросы, которые он поставил передо мной и на которые я в принципе дал согласие обсудить у нас на Секретариате ЦК. Если ты согласен, прошу действовать.

С уважением Л. Брежнев»[302].

Что следовало из этой записки (а в архивах отложилось немало и других, подобных этой записке, документов)? Прежде всего что в отсутствие Брежнева именно к Суслову, а не к Кириленко с весны 1973 года перешло ведение всех текущих дел в Политбюро и Секретариате ЦК. Суслов продолжил заниматься не только международными отношениями и идеологией. Генсек дал ему полномочия решать также вопросы по сельскому хозяйству, по взаимодействию с армией, по кадрам… А как Суслов воспользовался новыми возможностями?

Напомню: страна тогда подошла к опасной черте. Из-за острой нехватки топлива могла остановиться промышленность. Нельзя было исключать и голод. И если после смерти Сталина часть правящей верхушки в качестве одного из вариантов решения продовольственных проблем страны видела подъём и освоение целины, то теперь целый ряд политиков устремили свои взоры на Нечерноземье как на серьёзный источник увеличения производства зерна, мяса и молока. Генератором новых идей выступил сменивший Воронова Соломенцев. Но ему не хватило административного ресурса, на что потом намекнул в своём дневнике Черняев.

«Во вторник, – записал 21 июля 1973 года Черняев, – был на Секретариате ЦК. Слушалось о нечерноземной зоне. Оказывается, ничего там не делается. Избрали мальчиком для битья министра сельскохозяйственного строительства. Он жалко лепетал».

А потом все удивлялись, почему страна по итогам 1973 года не выполнила планы по энергетике, металлу, химии, лёгкой промышленности и многим другим отраслям (эти факты приведены в дневнике Черняева).

В той системе, которая сложилась в стране к 1974 году, по-крупному, а не по мелочам что-то могли организовать лишь лица, наделённые неограниченными полномочиями. Это, кстати, хорошо понимали представители нашей элиты, включая творческую. Солженицын, отвечая 21 января 1974 года на вопросы иностранных журналистов, заметил: братья Медведевы, имевшие репутацию диссидентов, пришли к мнению, что реформы в СССР могли произойти только изнутри и сверху. Эта часть интервью писателя тут же попала в закрытый служебный вестник иностранной информации ТАСС и немедленно была разослана всем членам Политбюро.

Но кто конкретно в верхах мог выступить с идеей реформ? Теоретически – пять-шесть человек. В первую очередь многое зависело, естественно, от позиции Брежнева. Но генсек всё чаще болел. Это первое. А второе: не в его правилах было лично подставляться. Когда успех какого-то дела не казался очевидным, он предпочитал находиться в тени и на арену выходил лишь в решающие моменты. Оставались Кириленко, Косыгин и Суслов. Однако Кириленко имел дар мобилизовывать управленцев, но не генерировать идеи. Вспомним, как в ноябре 1973 года о нём язвительно отзывался сотрудник аппарата ЦК Черняев («Четвёртое место в партии и стране… не знает, что надо и чего не надо»).

Знали, что и как надо, Косыгин и Суслов. Историк Вадим Теплицын утверждал, что они были врагами. Это не так. Посмотрите, как тепло Косыгин поздравлял Суслова с его 70‐летием 21 ноября 1972 года:

«Сердечно поздравляю тебя с днём славного юбилея, с большой наградой. Мы радуемся, что ты прошёл большой славный путь, он навсегда останется в истории нашей партии.

Желаю тебе и в дальнейшем большой творческой деятельности, здоровья и успехов в будущем.

Жму крепко руку. Целую.

А. Косыгин»[303].

Согласитесь, люди так трогательно своих врагов не поздравляют.

Что сближало Суслова и Косыгина в 70‐х годах и особенно в 1973–1974 годы? Только ли тревога за будущее страны? Они вместе очень упорно искали выходы из кризиса. Косыгин больше не уповал на повсеместное внедрение хозрасчёта. Он и Суслов сделали ставку на модернизацию зарубежного опыта.

Что это означало? Мы с конца 20‐х годов, признавая свою отсталость в промышленности, не раз пытались купить на Западе новые технологии. Но очень часто Европа и Америка вместо передовых производств нам подсовывали морально устаревшие проекты, да ещё навязывали последующее обслуживание. Не поэтому ли мы так и не смогли вырваться вперёд, скажем, в автомобилестроении? В этом плане совершённая в 60‐х годах закупка технологий у итальянцев, позволившая с нуля выстроить завод по выпуску «жигулей» в Тольятти, тоже мало что дала.

К чему же склонялись Косыгин и Суслов? Оба считали, что надо не просто слепо клонировать зарубежные технологии, а, отталкиваясь от них, создавать собственные. По линии правительства новое дело они поручили председателю Госкомитета СССР по науке и технике академику Кириллину. Известный учёный и управленец должен был обеспечить задуманный проект необходимым финансированием и прочими ресурсами, в том числе прикрыть исполнителей академическим «иммунитетом». На участников проекта не распространялись требования нашей цензуры (они могли оперировать любыми понятиями и имели доступ практически ко всем запрещённым у нас публикациям).

И тут самое интересное: кого же взяли на роли главных исполнителей? Это в первую очередь зять Косыгина – перспективный социолог Джермен Гвишиани, занимавший одну из руководящих должностей у Кириллина в Госкомитете. Именно ему было поручено совершить поездки в Рим и в Вену, которые привели к созданию Международного института прикладного системного анализа и его неформального филиала в Советском Союзе. А кто был вторым ведущим исполнителем? Зять Суслова – Леонид Сумароков, уже успевший постажироваться в Лондоне и занять одну из кафедр в Московском инженерно-физическом институте. По сути, двум зятьям ключевых членов Политбюро предстояло создать советскую фабрику мысли.

До сих пор неизвестно, что именно они рекомендовали. Сумароков в своих воспоминаниях намекал на разработанные при его участии новые модели управления экономикой. А если это так, что помешало Косыгину и Суслову внедрить эти модели?

Есть версия, что воспротивились этому Кириленко и некоторые влиятельные партаппаратчики. Якобы они боялись потерять в ходе реформ часть своих полномочий, а то и вовсе оказаться не у дел.

Думается, эта версия справедлива лишь отчасти. Действительно, и у Косыгина, и у Суслова имелось немало влиятельных, но не явных, а скрытых недругов. К их числу следовало бы отнести заведующего общим отделом ЦК Черненко и помощника генсека по международным делам Александрова-Агентова (хотя они придерживались противоположных взглядов, один симпатизировал охранителям, а другой – либералам).

В чём была суть противостояния этих людей? Каждый хотел приумножить своё влияние на генсека. Особенно старался Черненко. Дело порой доходило до того, что иной раз никто из кремлёвской верхушки в обход его не мог включить в повестку заседания Политбюро тот или иной воспрос. Что получалось? Руководитель партийной канцелярии, по