Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

и имение навьючили; вси пеши, мало кто сел на конь, отдали коней дружине Мирослава; на плытах и лодьях по Воложе не пошли, опасаясь росставьцев. И оставил Могута Валдая с тысячью воев в стане, сам же борзо подступил к Смилени, але уклонились сечи смиличи, ожидая полотьцев; те же остановились, ожидая ново-городцев, одни новогородцы не имели страху. Рече Могута к дружине: «Ударим, забрав себе (всю) славу; ведь слава – устояти там, идеже нету надежды, остатнее удача». И вот исполчились; увидели христы, что мало правоверей, и велми одушевились. И благословил христов епископ Ионисий: «Легко победите, коли не усомнитесь в силе господа». И случися небывалое чю-до: стали перемогати христы, и тут вострубили трубы христов к отступлению, и смутились воеводы; отступая, смешали ряды, и створилась сумятица; Могута же, воспрянув, посек до пятисот мужей, и побежали остальные. Егда остановились, епископ восклица: «Нечестивцы, лутше бы вас всех попластали!» Покуль препирались и искали виноватого, два полка, полотьскии с тысяцким Алдонисом и новогородский с воеводою Ща-пой, перекинулись к Могуте; быша хрищены мужи, але правоверы, узревшие в чюде знамение и призыв по-каятись пред бози отец. Алдонис бе единый сын полоть-ского волхва Тадея, принесша ся в жертву Сварогу и Влесу при первом хрищении Полотей Есиславом; вошел в Огнь в белых одеждах, порицая беззаконие; Алдонис же был приближен Есиславом по совету Рогнед из-за великой славы Тадея и ради умиротворения дружины. О Щапе известно, еже купецкого роду, отец (его) прославися, положив в Новгороде дубяный стлан; в предках его по матери князь Водима, а женат бе на свояченице князя Добрына; о Щапе говорили, еже богаче всех в Новгороде, а может, и на Словеньской земле; велми возвысился при Вышеславе, ссужая (его) серебром, и ведал торгами и полюдьеми; при Ярославе же впал в немилость.

И вот подступил Володимир со Святополком и с пе-ченеземи, и окружили Могуту, и была сеча с утра до полудни, и застеняло солнце от печенежих стрел, и гибли лутшие мужи Могуты, не явив силу рук и отвагу, але все же прорвися Могута и ушел бы от погони, да застрял, промешкавшись, полк Алдониса; ранен, поворотил Могута коней, глаголаше ко Щапе: «Иди к остережью, к Валдаю, аз догоню». И было промашкой; обступили дружину правоверей еще плотнее, и не смог уже пробитись, и был паки тяжко ранен, и схвачен Булгаком, Святополчим воеводою. Перевязали (Могуте) раны и привели в шатер к Володимиру. И узре Могута серед велмож Алдониса. Алдонис засмеялся, спросив: «Ведаешь ли, кого спасал?» Отрече Могута: «Себя, не ведая, каков аз есмь, но больше обычай, он ведь превыше измены. Кто не бережет обычай, и себя не сбережет. Плохо закончишь дни, Алдонис».

Горе мне, горе: победы принесли поражение, богатство – нищету, слава – позор, мудрость – заблуждение, а молодость обернулась старостью. Корчится че-ловец от боли, молчит или кричит нестерпимо, но кто же объяснит боль в словех? Кто выразит живою? Кто разделит ее, не умаляя? Кто приимет? Нет подле такого. Плачю о Могуте, ибо не вижю уже меж звезд самой яркой, не досчитался среди надежд самой заветной. Достойных округ немало, а достойнейшего нету. Толчется в уме прорек Ратая Бужанина, уморенного Воло-димиром в Кыеве за непокорный и горделивый нрав: «Прощаться сёння – завтра словы остынут, творити доброе сёння – завтра память посеет в Еечность».

Все сущее в движении: и птиця, и туча, pi река; знают, чего хотят. Худо человецу, егда на раздорожье: чего хощет, не скажет: то плохо, то недостойно, а то недоступно. Голову кружит, быццам от хмеля; ясное прежде неясно, и шатаются устои моих времён. Живущий неясно живет напрасно.

Прежде дров в лес не возили, не искали всуе, все было на ладони: вот люди, вот и ты серед них. Недаром старцы сокрушаются: минул златый век, и новый уж не для великих. Не ведаю, тако ли, але жрети судьбе разучились, повсюду лишь о мзде вздохи очей, ослабло в душех единое и единящее, прельщаются тем и сем, а что есть, уже не наполняет и не сытит: душа в прорехах. Бози, бози в забвении – плачют безутешные судьбы, тяготит их пустотою. И се удивление: от голоду меньш помирают, а голодают болып. Преждь нищие не кишели; коли бедствовали, (то) всем родом, ныне же прорва горемык. Бедствия живых умножились – бли-зок час перемены, но дождатись ли? – человец ведь вершит ся во днях, а не в столетиях.

Пировал Володимир победу, думая: свалил древо, трудно ли теперь порубити сучья? И подступил ко стану, идеже затворились Валдай со Щапою. Але хитро выбрал Могута место для остережья – не повернутись с громоздным войском: тут болото, там густолесье, не ступити конем. И сыпати вал – земли округ мало, литой камень. И почали рубити лесье мужи Володимира, и, расчистив, кликнули лучников-печенезей; приготовили бычьи лбы – дубовые стенобиты, окованные железом, с поручеми на сорок и на сто носил, и наполнили мнозие сани каменеми, дабы засыпати рвы, идеже понесут стенобиты. Говорили осажденные меж собою: «Не устояти стенам и на валу не удержатись – сшибут стрелами». Рече Валдай: «Не перехитри ся, мудрый. Коли мы устоим, и стены удержатся». И велел ва-рити в котлах смолу и ставити на стенах бойничные щиты, иже измыслил Выдгарь, новогородский волхв: от стрел укрывают, а битись не мешают. Володимир же подвел камнестрелы, дабы смести щиты, и послал к Валдаю сказати: «Обещайте христитись, оставим жизнь и дом и наградим щедро. Коли не уступите, не ждите пощады». Отрече Валдай: «Наша вера есть жито нескончаемое, молитесь Христу, а мы принесем жертвы своим богам и помянем Могуту вашей кровию. Будьте беспощадны, ибо и мы не пощадим».

Проводив людье в Чудь, Мирослав оставил тамо иных из дружины, с остатними мужами борзо воротился назад; и узнал, полонен Могута, а остережье в осаде и вот-вот падет. Рече Мирослав ко дружине: «Отобьем Могуту или погибнем». И закричали вой: «С тобой, князю, до крайнего часа». И посла разведати, идеже прячут Могуту: Осьмиглаза, волхва, проницавша людь-ские мысли, и Посоку, бирича 317, в ложном хрищении Онцифера. И пошли каликами, пророчествуя от Христа. И зарыли ради хитрости в разных местах три сосуда, медяный, серебряный и златый, наказав своим: приготовьте носилки, спрячьтесь и ждите недалечь златого сосуда; как придем в сопровождении христов, нападите и освободите нас. Подошед ко христову войску, славили Володимира, говоря: «Было нам знамение, и теперь знаем, идеже подземные клети ильмень-ских волхвов». Услыхав (об этом), позва их Володимир